душой, – продолжал Марсилий, – и хочу побольше узнать о вашем славном Карле. Говорят, он уже совсем стар, одолели его труды и годы. Сколько земель он завоевал! Сколько мечей отразил его непробиваемый щит! Сколько властелинов он пустил по миру! Когда же наконец он перестанет сражаться и укротит свой норов?
Тут-то Ганелон и открыл свое мстительное сердце.
– Смел Карл и неподкупен, – произнес он, – и не будет мира, покуда жив Роланд, покуда живы отважные королевские пэры, покуда жив любимец Роланда доблестный Оливье! А до тех пор, пока они окружают Карла и пока состоит при нем его отборная двадцатитысячная рать, никто не смутит его сердце, ничто не поколеблет его могущество!
– Любезный граф, – улыбнулся сарацинский владыка, – у меня хватит сильных и красивых воинов, чтобы собрать войско не в двадцать, а в четыреста тысяч человек.
– Нет, этим вы не испугаете Карла. Не тешьтесь понапрасну своей силой, не миновать вам страшного урона. Следует поступить не опрометчиво, но мудро. Сдается мне, нужно послать Карлу такую дань, столько золота и подарков, чтобы кругом пошла голова у каждого франка. Когда же Карл отправится назад, в свою милую Францию, оставит он позади своего войска арьергард под началом Роланда и храброго Оливье. Вот тут вы на них и нападете – будет в арьергарде двадцать тысяч, а вы двинете на них все сто тысяч своих воинов. Нет для засады лучшего места, чем Ронсевальское ущелье, не выберутся франки из такой западни. И Роланд, и Оливье найдут смерть в этом походе, вы же будете вечно жить в покое и мире.
Обнял Марсилий Ганелона и повел его смотреть свои сокровища.
А потом поклялись они оба: один – предать, а другой – сгубить Роланда. Один – на мощах, вделанных в рукоять Морглеса, другой – на своей языческой книге.
И вот пришли к Ганелону верные бароны Марсилия.
– Возьмите, граф, этот меч, – сказал один, – таких мечей еще никто не нашивал, за одну рукоять я заплатил тысячу червонцев. Примите его в знак приязни, пособите нам сгубить Роланда, устройте, чтобы застали мы его в арьергарде.
– Да будет так! – ответил Ганелон.
– Вот шлем, – сказал другой язычник, – нигде в мире не найти такого крепкого шлема, самое твердое железо пошло на его выделку. Возьмите его, граф, и сделайте все, чтобы посрамили мы кичливого Роланда.
– Да будет так! – ответил Ганелон.
– Сударь, – сказала супруга Марсилия Брамимонда, – муж и все вельможи вас чтут и любят. Чту вас и я, граф! Свезите эти богатые серьги вашей жене – нет таких ни в Риме, ни в Ахене, – и пусть станет ваша жена мне верной подругой.
– Да будет так! – ответил Ганелон и глубоко в сапог упрятал подарок владычицы.
Подозвал Марсилий своего казначея:
– Готова ли дань для Карла?
– Готова, государь: семьсот верблюдов с золотом и двадцать знатнейших заложников!
– Видите, граф, – воскликнул Марсилий, – я все сделал так, как вы сказали. Сделайте и вы, о чем прошу:
