не слышна в грохоте разрывов, треске разрывных пуль, которыми засыпали немцы их расположение, но огоньки из стволов видны.
– Молодец Шергин-то, – протягивает Кравцов, и не поймешь, – одобрение в его словах или боль какая-то.
– Мы пойдем? – не может скрыть дрожи в голосе Коншин.
Кравцов не отвечает, только смотрит долго, а потом, чуть скривив губы в улыбке, тихо говорит:
– Ничего, держитесь, ребятки… – поднимается и тяжелой рысцой отбегает от них к землянке помкомбата.
В положении лежа им плохо видно поле, и потому они встают, – у каждого полтуловища закрыто стволом, а половина открыта.
Шергин поднимается, что-то кричит и бежит вперед. За ним – взвод. Но теперь-то уже видно, как мины рвутся прямо среди людей. Видно, как раненые отползают назад; видно, что некоторые лежат уже недвижно… И вдруг Шергин падает!
– Видишь, Иван?
– Вижу.
К Шергину подползает кто-то из бойцов. Наверное, его связной Сашка. Склоняется над Шергиным, что-то делает. Поле окутано дымом от разорвавшихся снарядов, мин, и потому видно плохо.
– Перевязывает, – говорит Чураков.
Ну, теперь вряд ли без Шергина взвод станет передвигаться, – думает Коншин. Теперь надо его отводить. Скажу ротному, что Андрей ранен. Но что это? Шергин поднимается. Виден закатанный рукав телогрейки и бинты на руке. Еще слышен его голос «вперед», и он опять бежит по полю, а за ним, перебежками, его поредевший взвод.
«Не надо, Андрей, – про себя бормочет Коншин. – Ты же не знаешь… тебя «на пробу» пустили. Не надо. Уходи с поля. Уходи. Тогда отведут и твой взвод. Уходи. Ты же ранен, ты же имеешь право…»
Но Шергин бежит и неизвестно как, но заставляет бежать за собой и свой взвод. Кучка людей на огромном поле. С трех сторон немцы, и с трех сторон огонь. Неужели Шергин не понимает, не видит, что его никто не поддерживает, что вот-вот должна быть команда «отход»?
– Надо отводить взвод. Смотреть нет мочи. Я к ротному, – говорит Коншин.
– Погоди. Так и послушает тебя ротный. Да и не в нем дело, – кладет руку ему на плечо Чураков.
– Но нельзя же так. Он же тронутый, Шергин. Погубит себя, погубит людей…
Кравцов и помкомбата, тоже спрятавшиеся за стволом большой ели, смотрят на шергинский, барахтающийся под пулями и взрывами, взвод. Четыре одиноких цепочки, в которых по семь-восемь человек… «Считай, половины уже нету, а прошли метров триста только, впереди еще ох как много… Сейчас взвод залег. Наверно, очень плотный огонь. Пора отводить», – думает Кравцов, касаясь рукой спины помкомбата. Тот понимает его жест.
– Сейчас решим. Иду звонить комбату.
Но тут опять взметывается с земли Шергин, а за ним и остальные.
– Герой, – бормочет Кравцов.
– Да. Надо представить к награде. К звездочке.
– Ему Героя нужно. Не меньше.
– Героя? – удивляется помкомбата.
Но Шергин опять падает. И не поймешь: ранило ли еще, или залег?
Кто-то
