все эти перипетии оказались на руку киевским митрополитам: в их титуле после неудачной попытки разделить митрополии появилось маленькое, но немаловажное дополнение, впервые фиксируемое на печати Константина II (ум. 1169): «митрополит всея Руси» – вместо прежнего «митрополит Руси».
Решив политические проблемы в Ростово-Суздальской земле, Андрей Боголюбский обратил свои взоры на юг и на север. В 1169–1170 годах ему удалось временно подчинить своей власти Киев и Новгород. В древней столице Руси он посадил своего младшего брата Глеба, а в Новгород отправил «подручного» – князя Рюрика Ростиславича. После смерти Глеба Юрьевича Андрей назначил на киевский престол своего племянника, смоленского князя Романа Ростиславича, а его младших братьев, Давида и Романа, посадил в Вышгород и Белгород. Однако братья Ростиславичи вскоре перестали подчиняться своему властолюбивому дядюшке, обиженные тем, что он и с ними обращался как с «подручниками».
Тогда-то и состоялся знаменитый поход на Киев (1173), в котором, по свидетельству летописи, приняли участие ростовцы, суздальцы, владимирцы, переяславцы, белозерцы, муромцы, новгородцы и рязанцы. К ним присоединились дружины полоцкого, туровского, пинского, городеньского, черниговского, новгород-северского, путивльского, курского, переяславль-русского, торческого и смоленского князей.
В XIX веке, когда вместо историй государств стали писать истории народов, началась национализация истории Киевской Руси. На восточноевропейском пространстве «оказалось» несколько этносов, желавших иметь собственные непересекающиеся истории, а Русь была вроде как одна. Этот «пирог» надо было разделить, хотя, как резать и на какие порции, было не совсем ясно. С середины XIX века разгорелись знаменитые споры о том, кто жил в древнем Киеве: великороссы или малороссы (украинцы). Ученые и публицисты пытались найти связь культурных и политических явлений с чертами той или иной «народной физиономии» – конструируемым «национальным характером». К примеру, краткость и сухую фактографичность новгородской летописи объясняли угрюмым характером северян. Напротив, более красочное и велеречивое киевское и галицко-волынское летописание связывали с особенностями живой натуры южан.
Точно так же в княжеских усобицах видели столкновения земель, а точнее населяющих их этнических общностей. В событиях древнерусской истории старались разглядеть истоки тенденций развития будущих восточноевропейских государств и народов. Во мнимом самовластии Андрея Боголюбского усматривали зачатки будущего московского самодержавия. В не менее мнимом вечевом и «федеративном» укладе южнорусских земель видели черты, якобы присущие малороссийской (украинской) истории. В целом на Киевскую Русь накладывали этническую карту XIX века. В результате в конфликтах, где по разные стороны оказывались суздальские и киевские князья, можно было подозревать российско-украинскую вражду.
Едва ли не самым болезненным
