в небесах раззолотились. И переулки, и улицы и площади – всё кругом оголосилось.
Кто-то радостно воскликнул:
Доброе утречко, Устя! Пришёл?
Доброе, доброе…
Как ночевалось в полях?
– Красота!
Устя Оглашенный – юродивый старик. Ходит по стране, чего-то ищет. В Царь-Город заворачивает время от времени. За плечами Оглашенного – гармошка с дыркою на ситцевых мехах. Говорят, когда Устя начинает играть, из дырки этой, как из скворечника, вылетают птицы – волшебные Сирины и Алконосты.
Два старика остановились – борода к бороде. Оба глуховатые, кричат:
Казнить как будто сёдня будут?
Ой, навряд ли, кум!
Пошто?
Царь больно мягкий. Нам потверже надо бы. А то мы совсем распоясаемся!
Нет, моя опоясочка туго затянута!
На другом конце площади – другой разговор.
Будут казнить, только не седня. Палача поджидают.
Какого?.. Дурохамца, что ль?
Нет, заморыша этого… Топтар Обездаглаевич-Ибн-Обуглы. А может быть, ё… об углы?
Рядом – баба в нарядном платке.
Мужики, не лайтесь!
Кто? Марфуша, Бог с тобой! У палача такое имя с отчеством.
Ты меня за дуру не держи!
– Да у меня и руки-то в карманах. Буду я хватать тебя, ага. Размечталась.
Вокруг захохотали. Смущенная баба исчезла в толпе. Угловое окошко открылось в белокаменных царских палатах. Кто-то глазастый сразу приметил:
Ребяты! Царь у окошка стоит!
Волнуется, батюшка.
Известное дело… Тут, бывалоча, куренку башку срубить, сварить похлебку – и то переживаешь, сердцем маисся. А ежли человеку? Он хоть и разбойник, а всё ж таки человек.
Верно глаголешь.
– Ага… Дурохамцы да захребетники будут нам пакости строить, а мы их будем по головке гладить! Слюнтяи! Рубить надо! Секир башка и всё тут… Мягкий царь, беда.
Голоса отдалились, пропали в переулках. Где-то подковы постреливали по сырому булыжнику – повозка через площадь прокатилась.
Оглашенный Устя гармонику поправил за плечом. Серебристую бороду расчёсал костяным гребешком, приговаривая, будто вычесывая горькие слова из кудрявой кудели:
– Эх, сынки зелёные! Как не понимаете? Если царь своим народам станет головы казнить без сожаленья, да без сомненья – голов народных не напасесся на такого царя. «Мягкий», говорите? Будет вам когда-нибудь и твёрдый. Слезами не размочите твердого того. Попомните.
Утренняя Башня – камень, розовый кварцит. Воздух на рассвете розовеет кругом Башни, пересыпается огневыми пылинками. Башня смотрит на восток большими Царскими часами. На циферблате семнадцать частей. Он потихоньку вращается. Неподвижный золотой «луч солнца», прикрепленный вверху циферблата, – часовая стрелка.
Царь Грустный I замер у раскрытого окна.
