теперь нечего. Теперь шабаш. Теперь правительства нету».
Но вскоре жизнь более или менее стала налаживаться.
И уже в 1928 году Михаил Кольцов глядел и радовался. Писал в очерке «Невский проспект» (опять же, не «Проспект 25-го Октября»): «От моста через Мойку Невский светлеет и оживляется. На солнечной стороне много народу, не протолкаться. Здесь толчея, пожалуй, побольше, чем в старое время. Большая улица подтянула к себе жизнь всего центрального района. Невский стал доступнее, проще, веселей. Трамваи звенят резче, извозчики грохочут громче, женщины улыбаются шире, газетчики кричат звонче. Провинциал, робкий и почтительный, благоговейно замиравший в сутолоке столичного проспекта, сейчас – главное действующее лицо на Невском. Больше всех разгуливает, шумит, толкается и оживляет улицу.
Но, кроме провинциала, проспект имеет постояннейший и твердейший кадр тротуарных завсегдатаев. Этого нет в Москве, может быть потому, что она стала столицей, и это есть в Ленинграде, может быть оттого, что он все-таки стал провинцией. Ровно в час на солнечную сторону проспекта выходит дежурная гуляющая публика – для того чтобы в половине четвертого уйти, очистив панель для второй смены.
Любители тротуарных прогулок движутся стайками по три—пять человек, взявши друг друга под руку, тихим и размеренным шагом. Спешить по Невскому – преступление. Ведь все удовольствие пропадает! Надо шагать медленно, методично оглядываться по сторонам и обсуждать каждого встречного, благо каждый встречный хорошо известен. Если мужчина – быстро зарегистрировать его заработок, последние неудачи по службе, отношения с начальством, попытки перейти в другое учреждение. Если женщина – обсудить ноги, плечи, костюм, с кем живет и с кем собирается жить».
Следующая же явственная перемена здесь произошла лишь в 1936 году: «К существующим в Ленинграде видам городского транспорта в 1936 г. прибавился новый. Это – троллейбусы. Ленинград уже сделал заказ на 60 троллейбусов. Каждый троллейбус рассчитан на 53 места…»
Но литературная жизнь Невского проспекта не прервалась. Проспект боролся с наследием прошлого. В первую очередь – виршами уже упомянутого и к тому времени вполне заматеревшего Демьяна Бедного:
Главная Улица в панике бешеной:
Бледный, трясущийся, словно помешанный,
Страхом смертельным ужасно ужаленный,
Мечется – клубный делец накрахмаленный,
Плут-ростовщик и банкир продувной,
Мануфактурщик и модный портной…
Старая жизнь жалобно защищалась. Во всеуслышание заявлять о своих обывательских бедствиях было довольно рискованно. Защищался все чаще фольклор:
Цыпленок жареный,
Цыпленок пареный
Пошел по Невскому гулять.
Его поймали,
Арестовали
И приказали расстрелять.
Я не советский,
Я не кадетский,
Меня нетрудно раздавить.
Ах, не стреляйте,
Не убивайте —
Цыпленки
