в Европе после итальянского Возрождения – все эти плюсы в глазах многих наблюдателей перевешивали минусы: глубоко укорененный алкоголизм, эпидемический сифилис, лень, взяточничество, бездорожье, грубость бюрократии, всеобщую бедность. Многим казалось, что экономический и культурный прогресс уже спасает Россию от ее зол.
У партии Ленина был один неглупый лозунг: «Чем хуже, тем лучше». Революционеры активно поощряли (уже тем, что их не убивали) жестоких генерал-губернаторов, глупых жандармских полковников, жадных владельцев фабрик и заводов, зная, что такие люди способствуют появлению разгневанного пролетариата, который пойдет за социал-демократами.
Когда Сталин сидел в тюрьме или в ссылке, его не изолировали, не лишали ничего. Он мог учиться дальше, встречаться с революционерами со всех краев России. По выходе из этого кокона он стал еще более деятелен и опасен.
Тюрьмы и ссылки
…В лесу раздался ружейный выстрел. Им был убит Диамбег и ранен стоявший рядом Гиоргол, который слышал голос: «Я – Коба! Мой друг Яго отмщен!»
В камере № 3 Байловской тюрьмы в Баку, где Коба сидел в ожидании ссылки, его навещали мать и девушка-соседка из Гори. Больше, чем посетительниц, он ценил своих товарищей. С двумя из них его связали особенно прочные узы. Это были Серго Орджоникидзе, закавказский бандит и партийный организатор, и меньшевик Андрей Вышинский, хорошо образованный юрист из Киева. Орджоникидзе был эмоциональным, хотя при этом жестоким человеком, и впоследствии был верен Сталину. В Вышинском Сталин найдет самого расчетливого и циничного из всех своих союзников: в годы террора он будет фабриковать риторику и видимость законности, с тем чтобы отправлять сотни тысяч, включая тех, кто его обучал и защищал, на расстрел или в ГУЛАГ. Даже в тюрьме Вышинский свил себе теплое гнездо – он был назначен старостой политических заключенных и прикреплен к кухне.
После двух неудачных попыток сбежать Коба сдался и к весне 1909 г., несмотря на эпидемию тифа, задержавшего перемещение арестантов, находился в ссылке в Сольвычегодске, в двадцати пяти километрах санного пути от конечной станции железной дороги в Котласе. Там он задержался ненадолго; как говорили ссыльные, убегали все, кому не лень. Коба уехал сначала в Петербург, где будущий тесть, Сергей Аллилуев, нашел ему приют у дворника (как во Франции, так и в России дворники/консьержи в качестве доверенных помощников полиции не подлежали обыску и потому могли дать беглым преступникам надежное убежище).
Летом Коба уже находился в Баку и печатал листовки. Он не виделся ни с матерью, ни с сыном, но в его жизни появилась еще одна женщина, Стефания Петровская, которая покинула родной дом в Одессе после того, как ее овдовевший отец женился снова, сошлась с одним политическим ссыльным в Сольвычегодске, влюбилась в Кобу и уехала в Баку, чтобы жить с ним.
В марте 1910 г.
Перевод Д. Рейфилда.
