Кстати, ведь ты обожаешь портреты, вот – оцени Лампи… Остатки сладки былого вернисажа. Ладно. Тебе, я вижу, сейчас даже не до этой прелестной миниатюры.
– Да. Тяжко. Бог с ней, с миниатюрой…
Паторжинский уселся в готическое кресло.
– Старшо́й! – сказал он Артеньеву, как на корабле. – Пятнадцать лет я посвятил русскому флоту, и не раскаиваюсь. Но, кажется, ты стал в этом раскаиваться… Яниночка, можно кофе?
Женщина, вся в черном, бесшумно подала им кофе: подходя, она поправила эскиз Баччиарелли и удалилась, ступая бесплотно, как дух порабощенной Польши… Паторжинский посоветовал Артеньеву вернуться обратно на флот и придвинул ему сахарницу.
– Я могу вернуться, – натужно произнес старлейт, – только ради единой цели: чтобы погибнуть на флоте! Но служить на флоте я больше не желаю… Я устал от угроз и оскорблений.
– А я вам даже завидую, – вздохнул Паторжинский. – У нас ничего нет, кроме прошлого. Будущее пока в неясных программах, и мы живем на Рембрандтах, вывезенных нами из тех замков, где пируют сейчас наглые тевтоны… Мы ужасно одиноки!
– Но у вас цель, а я свою цель потерял. У меня всегда были маленькие потребности, – признался Артеньев. – Раньше они выражались в желании отлично служить, а по вечерам ковыряться в каталогах. Сейчас… какая служба сейчас? Разве это служба? Это горе наше. Кругом вопли, суматоха… предатели! – сказал он, вспомнив о Корнилове. – Я согласен подставить себя под пули, но только под вражеские. Ждать, когда тебя убьют свои, противно.
– Россия, – заговорил Паторжинский, – вообще такая страна, в которой к людям всегда относились с беспощадной черствостью. И нигде так не оскорблялось человеческое достоинство, как в России. Поверь, я-то, поляк, это хорошо знаю. Но… возвращайся!
– На флот?
– Да. Вы, русские, сами не знаете своего счастья.
– Мы тоже в трауре, как и ваша прекрасная Янина.
– Траур легко снять.
– Но мне больно… вот здесь!
Он коснулся груди и, поникший, ушел.
Спичек на Руси не было. Чести не стало. Как быть?
7
Немцы везли в обозах мармелад и оркестры, маргарин и виселицы. Они устраивали спевки народных хоров и отличные концлагеря. Планы кайзера были таковы: всех балтов из Прибалтики выдавить в Россию, словно крем из тюбика, а взамен потребовать от России всех немцев Поволжья, Волыни, Херсонщины и Кавказа, которые и должны колонизировать новые германские земли на Востоке.
Чуткое ухо Берлина было повернуто в сторону трибун России, на которых выступали думцы, министры и генералы. Речь главковерха Корнилова на государственном совещании в Москве была для немцев как сигнальный звонок, приглашающий войти. Именно так ее и поняли в Берлине: «Рига открыта!»
Германские войска двинулись на город. Им удалось форсировать Двину возле станции Икскуль, и под угрозой окружения оказалась XII армия
