не люблю яблоки.
Сидни присела перед дочкой на корточки, убрала ей волосы за уши и поправила юбочку.
– Так как тебя зовут?
– Бэй Уэверли.
– А где ты родилась?
– В междугородном автобусе.
– Кто твой отец?
– Я его не знаю.
– Где ты жила раньше?
– Много где.
Она взяла ладошку дочери в свои руки.
– Ты ведь понимаешь, почему надо так говорить, правда?
– Потому что здесь все по-другому. Мы не те, кто мы были раньше.
– Ты меня поражаешь.
– Спасибо. Как ты думаешь, Клер будет меня любить?
Сидни поднялась; перед глазами у нее замелькали черные точки, мир качнулся в сторону и не сразу вернулся на место. По коже у нее бегали мурашки, глаза слезились. Она так устала, что едва держалась на ногах, но ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы это заметила Бэй – не говоря уж о Клер. Она заставила себя улыбнуться.
– Чтобы тебя не любить, нужно быть сумасшедшим.
– Она мне нравится. Она похожа на Белоснежку.
Они прошли через веранду на кухню, и Сидни принялась изумленно озираться по сторонам. Кухню полностью отремонтировали, теперь к ней была присоединена большая часть бывшей столовой, и вся она была нержавеющая сталь и воплощенная эффективность. Кроме того, в ней стояли два промышленных холодильника и две плиты.
Они молча вошли в кухню и уселись за стол, глядя, как Клер ставит варить кофе и заправляет две клубничные тартинки в тостер. Клер переменилась – не в серьезных вещах, в мелочах, как иногда в течение дня меняется солнечный свет. Другой угол наклона, другой оттенок. Она стала по-иному держаться; в ней не было больше прежней жадности, себялюбия. Она была исполнена спокойной уверенности – той уверенности, какой отличалась их бабушка. Уверенности, которая говорила: не трогайте меня, и все будет отлично.
Сидни смотрела на нее и вдруг подумала, что Клер красавица. Она никогда не осознавала, какая у нее красивая сестра. Тот мужчина, который был у них во дворе, их сосед, определенно придерживался того же мнения. Его явно тянуло к Клер. Вот и Бэй она тоже очаровала: девочка не сводила с тетки глаз, даже когда Клер поставила перед ней подогретые тартинки и стакан молока.
– Значит, ты занимаешься организацией банкетов? – спросила наконец Сидни, когда сестра передала ей чашку кофе. – Я видела фургон.
– Да. – Клер отвернулась, и на Сидни повеяло ароматом сирени и мяты.
Волосы у нее были длиннее, чем Сидни помнила, и окутывали плечи, точно шаль. Она защищалась ими от мира. Уж в чем, в чем, а в волосах Сидни разбиралась. Ей нравилось учиться в парикмахерской школе и нравилось работать в салоне в Бойсе. Волосы говорили о людях куда больше, чем те подозревали, и Сидни без труда понимала этот язык. Для нее стало откровением, что у некоторых девушек из школы это вызывало сложности. Для Сидни это было нечто само собой разумеющееся. Всю жизнь.
У нее не было
