вровень с кустами.По росе долетающий голос
Из лесов словно пахнет грибами…
От шмелей ненавистных лошадки
Забираются по уши в волны,
Вечера соблазнительно сладки
И сознательной жаждою полны…
В 1856 году сборник Фета поступил к книгопродавцам. Тогда же Фет взял на службе годовой отпуск и вторично отправился за границу, в Европу.
Два царства
«Это было в Риме, в половине пятидесятых годов. На Монте-Пинчио, залитом декабрьским солнцем, прогуливалось двое русских. Один был среднего роста, худощав, с жидкою остроконечною темною бородкою на болезненно-желтом лице, с карими, не без лукавства, глазами. Другой, гораздо выше, плотный, с крупным носом на толстом лице, крошечными светлыми глазками и такими же усиками, держался прямо и выступал твердою военною поступью. На нем было серое офицерское пальто (первой реформы нового царствования), с клапаном позади, только без металлических пуговиц. Первый мне был знаком по Петербургу, второго я в первый раз видел.
Они поравнялись с моею скамьею.
– Да это Ковалевский! – проговорил сиплым голосом знакомый.
– Здравствуйте, Николай Алексеевич!
– Здравствуйте, отец! Вот где встретились! А его знаете?
И Некрасов указал на незнакомого.
– Не имею удовольствия…
– Ну, так имейте: это Фет, Афанасий Афанасьевич, а по-нашему Фетушка. Любите и жалуйте…
С этих пор началось мое знакомство с Фетом и закрепилось с Некрасовым».
Это отрывок из воспоминаний современника Фета литератора П. М. Ковалевского. Воспоминания помогают представить себе жизнь Фета в Риме в 1856 году, где он много времени проводил в общении с Некрасовым, приехавшим в Италию лечиться.
«Его спутник „Фетушка“, – продолжает Ковалевский, – приехал не лечиться, даже не мог заболеть в невозможной темной и холодной квартире, какую он один способен был нанять в совершенно темном и холодном, как погреб, переулке, но сохранил привезенное с собою вожделенное здоровье. На Пинчио он выходил только перед закатом солнца, да и то потому, что там гремела в это время военная музыка. Восход солнца Фет наблюдал из своей спальни.
– Вижу, – рассказывал он, – солнце всходит. Протираю глаза, – а это оно в оконную щель… Котята тоже в щели лазают, ей-богу.
Разумеется, холод в такой спальне был страшный.
По вечерам сходились у Некрасова или у меня.
– А нуте-ка, Фетушка, похвастайте, что вы сочинили сегодня, – обращался к нему за вечерним чаем Некрасов.
И Фет вынимал из бокового кармана свою записную книжечку.
– Должно быть, ерунда! – опасался он.
– Прочитайте, скажем, коли ерунда, не утаим.
Оказывалось удивительное по гармонии и изяществу лирическое стихотворение. Мы хвалим, Фет удивляется, –
