набросал целую сценку, помогающую представить себе вепря, как живого, и в то же время почувствовать высокое мастерство скульптора: «Зверь только что лежал и, услыхав шум, встает с логова. Хрюкнув, он поднял голову и насторожил уши. Передние ноги уже крепко стоят, опираясь на лоснящиеся от быстрой ходьбы, спереди несколько сточившиеся ногти, а задние судорожно сжимаются в нижнем суставе, готовясь поднять тяжесть зада, левым боком еще лежащего на земле. Это настоящий кабан. Каменные уши чуть не сходятся на макушке, напрягаясь разгадать услышанный шум. Но в то же время это идеал кабана. Вся поэзия свиной морды воплощена, все изумленно-вопросительное выражение головы животного сосредоточено в этих небольших каменных глазах. Пятачок на конце рыла не только чует, даже говорит: „Что? Кто такой? Эх! Належал было место!“
Больше всего в заметках Фета о сокровищах Лувра запомнились строки о древней статуе богини красоты и любви – Венеры.
В одном и том же 1857 году, только в разные месяцы, журнал «Современник» поместил и прозаический очерк, и стихотворение Фета, посвященные этой скульптуре.
Фет всерьез изучал искусство античности, переводил древнеримских поэтов, создал непревзойденные образцы антологических стихов. Его антологическую поэзию 1840-х годов современники ценили очень высоко. В 1850-е годы стихов такого рода Фет писал немного, но луврские впечатления вновь пробудили его антологическую музу. Описание Венеры Милосской, сделанное в прозе, показало, в каких удивительно простых и зримых образах Фет воспринимал совершенство античных форм: «Из одежд, спустившихся до бедер прелестнейшим изгибом, выцветает нежно, молодой, холодной кожей сдержанное тело богини. Это бархатный, прохладный и упругий завиток раннего цветка, навстречу первому лучу только что разорвавший тесную оболочку. До него не только не касалось ничье дыхание, самая заря не успела уронить на него свою радостную слезу».
Такой же свежестью образов и изяществом выражения отличалось и фетовское стихотворение «Венера Милосская».
Строки этого стихотворения запомнились современникам Фета. Например, Иван Александрович Гончаров спустя несколько лет написал ему:
«…Я в Лувре, стоя перед Венерой Милосской, силился припомнить ваше стихотворение, в котором сжалось и спряталось то, что каждый должен чувствовать перед этой статуей, перед ее всепобедной красотой, смотрящей вдаль».
За границей общение Фета с литераторами не прекращалось – кроме Некрасова. В это время там оказались Тургенев, Полонский, Гончаров, Боткин. Их пути перекрещивались то во Франции, то в Италии. Больше всех Фета по-прежнему привлекал Тургенев – долгими вечерами они вспоминали Россию, вели разговоры о поэзии, часто спорили.
В письмах к друзьям на родину Тургенев делился впечатлениями о пребывании Фета за границей: «Скучает до исступления – ничего не понимает изо всего, что вокруг него происходит, вне своей лирики он плох…»
В Париже произошло важное событие в жизни Фета: в августе 1857 года он отпраздновал свадьбу – женился
