это Лытнев, мой сосед по коммунальной квартире. А как ваша фамилия, товарищ писатель?
– Она пока неизвестна публике.
– Что ж, успехов вам.
Они раскланялись, как в той прошлой, невероятно счастливой жизни, и тело радостно вспомнило этот поклон. Неизвестный писатель показался Софье Дмитриевне очень обаятельным. Ещё несколько дней мимолётно вспоминала она его, однако приближавшаяся очередная «чистка учреждения» заставила её забыть о той случайной встрече.
В отличие от Лытнева появление его супруги Капитолины Емельяновны было ничем не примечательно. Просто однажды возникла в квартире тихая женщина неопределённого возраста, глухо повязанная платком. Она носила чёрный плюшевый казакин и любила полузгать семечки на скамейке возле парадного. Ну, не отпускала её деревенская жизнь…
Вместе с Капитолиной приехал и её свекор – дед Ефим. Вот его-то вселение прошло шумно. Старик оказался яростно пьющим человеком. В дальнейшем прояснилось, что пьянствует он не регулярно и не так, чтобы часто – лишь по случаю пролетарских праздников и знаменательных текущих событий, из числа которых новоселье выпасть никак не могло.
Впервые увидав деда Ефима, Софья Дмитриевна подумала: надо же, как Евграф постарел за ночь? Внешнее сходство отца и сына поражало! По характеру же дед Ефим был покрепче сына и просто так от своего не отступался. Имелась у него, правда, одна тщательно скрываемая тайна, делавшая его уязвимым.
На третий день отмечаемого новоселья, точнее вечер, Софья Дмитриевна, перепуганная предпринятой накануне попыткой Ефима штурмовать её жилище, позвала к себе Глашу. Как и вчера, ровно в двадцать один час в коридоре послышались голоса:
– Справная барынька, в соку, – говорил дед Ефим. – Тебе, Евграшка, ни к чему – у тебя и так баба есть, а мне, вдовцу, в самый раз!
– Да ну её, батя, она и в глаза вцепиться может!
– Ничо! И не таких объезжали!
На этих словах Глаша резко открыла дверь.
– Ефим Лытнев?
– Точно так, – хлопнул глазами дед от неожиданности.
– Служили в 1919 году у Колчака?
Старик сглотнул, и его глазки в глубоких норках затаились, припогасли. Дед мучительно молчал, из чего становилось ясно, что вопрос правомочен.
– У вас есть право на явку с повинной, – с подталкивающей мягкостью объявила Глаша.
– Какая еще повинная? – начал приходить в себя дед Ефим. – Мы это… землю пахали…
– Ну да, после Колчака. Так же ведь?
Старик мотнул головой.
– Не-е, я за Советскую власть.
И желая усилить утверждение, добавил глупость:
– …сызмальства!
Глаша улыбнулась.
– Ещё раз подойдешь к этой двери – и окажешься в ОГПУ. Знаешь что это такое?
– Ага, – закивал Ефим. – Ага… Я всё понял…
Он ухватил онемевшего сына за руку и поволок за собой.
– Извиняйте, ваше
