войсками!
Ответная речь Пертинакса была также краткой, поскольку всё, что преторианцы желали услышать, должно было уместиться в ответе на один вопрос: «Сколько?» – сколько получит каждый преторианец от нового императора в качестве подарка, если они провозгласят его Августом. Публий Гельвий Пертинакс, поблагодарив Лета и Эклекта за доверие, назвал долгожданную сумму подарка: каждому преторианцу будет выдано по двенадцать тысяч сестерциев. Простому народу пожаловали по 100 денариев на каждого. Преторианцы ожидали большего но, скорее под давлением всеобщего народного воодушевления, чем по здравому смыслу, признали императором Пертинакса тут же, в лагере, присягнув ему на верность.
Из лагеря в Сенат Пертинакса провожала охрана Эклекта, но двери Курии оказались закрытыми, поскольку никто не мог найти сторожа в столь поздний час холодной зимней ночи. Пертинакс временно отсиживался в соседнем храме Конкордии, когда к нему подошел Клавдий Помпеян, и был искренне рад появлению своего друга, ему даже показалось, что усталость и головная боль немного отступили. Зять Марка Аврелия, укутанный в сенаторскую тогу, крепко обнял Пертинакса и принялся оплакивать участь Коммода. Оглядевшись по сторонам, Пертинакс шепотом, припав к уху друга, стал уговаривать его принять императорскую власть вместо себя, упирая на государственный опыт Клавдия и уважение, с которым к нему относилось большинство сенаторов, но тот, даже не дослушав, отверг его просьбу, объясняя это решительными намерениями Эмилия Лета видеть принцепсом в Сенате только Пертинакса и готовностью войск преторианской гвардии при любых обстоятельствах и во всем быть солидарными с мнением своего командира. Вскоре к зданию Курии подтянулись все главные должностные лица, появились и консулы. Нашелся и сторож с ключами. Пришли все, кому срочно были направлены личные извещения. Заседание Сената проходило при открытых дверях. Сенаторы заняли свои скамьи, курульные магистраты уселись на особых креслах, трибуны сели на свои места, председатель разместился, как всегда, на возвышении. По заведенному порядку до заседания были произведены ауспиции[12].
Председатель открыл заседание Сената нетрадиционным образом, начав с доклада о чрезвычайных ночных событиях. Обычных докладов на религиозные темы по понятным причинам в этот день не было. Доклад председателя, осуждавшего деяния почившего Коммода, вскоре плавно перешел в хвалебную речь Публию Гельвию Пертинаксу, и все надежды городского префекта на то, что власть будет передана в руки кого-нибудь из достойных сенаторов, как когда-то она была передана Нерве после убийства Домициана, стали рушиться на глазах. Как только Пертинакс окончательно убедился, что председательствующий не собирается представлять свой доклад на обсуждение, поскольку никто из сенаторов не выдвигал никаких требований, он попросил слово, прервав докладчика:
– Не спешите принимать поспешные решения, – почти прокричал
