очернить заметные успехи императора на государственном поприще. Пертинаксу по душевной доброте и в голову не приходило воспользоваться своим законным правом и обвинить их в оскорблении величия. Он на всё смотрел снисходительно, хотя недовольство преторианцев, вызванное утерей прав на грабежи и насилие в городе, стало приобретать угрожающий характер.
За четыре дня до апрельских календ наконец установилась прекрасная весенняя погода, теплая и безветренная. Дополнительная преторианская когорта, вызванная во дворец для несения службы, получила приказ возвращаться в лагерь. Причиной тому было неблагоприятное знамение при жертвоприношении и отмена Пертинаксом своего выхода в Атеней, где он намеревался послушать выступление поэта. Император вызвал к себе Эклекта и сообщил ему, что хотел бы побыть наедине с собой в перистиле Дворца. Произнеся слова «Наедине с собой», Пертинакс невольно вспомнил Марка Аврелия, порой в минуты отдыха учившего его, как находить согласие со своей душой. Однажды Марк спросил Пертинакса, долго смотревшего на огонь костра:
– Послушай, Гельвий! Что ищешь ты, делая добро людям?
– Не знаю.
– И всё же?
– Марк, я воин, а не философ!
– И всё-таки скажи!
– Я преклоняюсь перед стоиками, но, как и все, предпочитаю быть эпикурейцем.
– Почему?
– Я ищу человеческое счастье, пытаюсь освободиться от страха смерти и суеверий. Для меня не безразлична внешняя женская красота. Женщина – это великое удовольствие. А еще я хочу быть богатым. Творя добро людям, я делаю это ради тебя, Марк. Я хочу, чтобы ты это знал, и, если тебя не станет, я вряд ли буду бескорыстен.
– Благодарю тебя, что сказал правду, – после паузы произнес Марк Аврелий и обнял его….
Пертинакс не присел ни на минуту, он долгое время ходил вокруг фонтана и слушал пение птиц. Его разум тревожило необъяснимое чувство беспокойства. «Ну как такое может быть, – удивлялся встревоженный император, – в жертвенном животном не нашли сердца! Какую я мог совершить ошибку? Разве своими поступками я не попытался искупить это неблагоприятное знамение? Но и в следующем животном не обнаружили главной части внутренностей! Что бы всё это значило?» Пертинакс пребывал в растерянности. Чтобы отвлечься от грустных мыслей, он принялся заниматься распределением обязанностей между дворцовой челядью. Пройдя с толпой беззаботных, разомлевших от яркого солнца слуг, по портику дворца, он дошел до места, которое называлось Сицилией. Возмущенный всеобщей бездеятельностью, император остановился у входа в столовую Юпитера и, сверкнув глазами, велел всем наконец заниматься делами. Обычная ненависть всех придворных слуг к Пертинаксу, этому старику, вечно недовольному их разгильдяйством и ленью, в тот прекрасный солнечный день была особо велика.
Стоя на ступенях перистиля, император напряг старческие глаза и приставил ладонь ко лбу, чтобы лучше разглядеть, кто поднимался по дороге по дворец: ведь он
