ладно. Всё. Пока.
Ну и ладно. Всё. Пока. Но в результате получилась у Катьки тройка по истории. И еще бы ничего, была бы эта лукавая цифирка по какой-нибудь ничтожной математике. Но по истории! Для журналиста?! И никакие рекомендации солидной газеты «Ленинские искры», и никакие многочисленные публикации в этой серьезной газете с громким именем вождя не помогли. Катьку на журфак не приняли.
Все время, пока шли экзамены, вплоть до трагического момента, когда списки принятых на журфак были вывешены на всеобщее обозрение и громкое имя Катюши Золотовой их не украсило, Катька с Ирой не разговаривала. Ознакомившись с плачевным результатом своих усилий, выяснив причину провала, Катька позвонила подруге, коротко сообщила историю с историей и резюмировала:
– И чтобы ноги твоей в моем доме не было! Поняла, предательница? Я тебя не знаю и имя твое забыла. Желаю счастья в труде и успехов в личной жизни…
Потом с Ирой происходили такие неожиданные, грандиозные и даже масштабные (применительно к одной личности) события, что тоска по потерянной подруге постепенно превратилась в печаль, а потом и вовсе испарилась вместе с памятью о несправедливой Катьке, навесившей на Иру груз вины. Но Катька появилась снова через год и, прокричав в телефонную трубку короткий жесткий монолог, исчезла теперь уже окончательно.
– Ну что, красавица? Медаль тю-тю, филфак тю-тю?! Так тебе и надо! Не захотела помочь подруге, вот Бог тебя и наказал. А у меня все как по маслу. Поступила я на журналистику, только не в ваш занюханный университет, а в московский, в МГУ. А тебе – шиш с маслом…
Спустя годы Ира нашла в какой-то газете очерк о талантливом деревенском мальчике, подписанный знакомым псевдонимом – Катюша Золотова. Очерк был ярким, без цитат и журналистских штампов, в нем звучал Катькин голос и кувыркались между серьезными строками Катькины словечки и шуточки, и пронзительные чувства печали и радости вовлекали читателя в суть повествования, в судьбу незнакомого мальчика с природным талантом музыканта. Потом появлялись другие статьи Катюши Золотовой, потом статья о ней – журналистке, пишущей из «горячих» точек мира. И портрет Катьки – в камуфляже, бронежилете, с оранжевой надписью press. Ира вглядывалась в нечеткое газетное изображение и видела все ту же Катьку с соломенными патлами, торчащими во все стороны, и нахально-кокетливой улыбкой. Жизнь – борьба, и Катюша Золотова в этой борьбе победила. Она всегда знала, чего хочет.
«А ведь ее можно найти, – подумала Ира. – Известный человек, можно постараться найти. И забыть глупую ссору, и снова стать единым целым, подругами, короче говоря». Да, хорошо бы. Но прошло столько лет, они теперь разные и найдут ли общий язык? А главное, главное… Господи, до Иры только сейчас дошло, годы понадобились. Ведь тогда, когда Катька требовала, она на самом деле умоляла ее прийти, когда ныла, что ничего не запоминает, ничего в голову не лезет, – она ведь не капризничала. Она страдала от неудавшейся любви. Она скрывала от Иры и, может, от себя самой свое отчаяние. Она проиграла, и это было ее первое настоящее поражение. А Ира – подруга, называется, – не смогла понять.
