в кармане. Потом, незадолго до того, как ехать на съемки, произошло нечто, изумившее всех, в первую очередь меня самого.
Я влюбился.
Странное дело, но все случилось благодаря «Зовите-меня-Джерри» Кэлхуну. Он устроил специальный показ первой серии «Команды роуди» для своих студентов с неизбежным обсуждением после просмотра. «Обсуждение» отдавало засадой, но Майк (он, видимо, надеялся отомстить нашему бывшему преподавателю, да и целому миру заодно) настоял на том, чтобы принять вызов, а я пошел ему навстречу, как всегда, когда Майк втемяшивал что-то себе в башку.
Девушка, пробившая брешь в моем сердце, сидела в третьем ряду, наполовину скрытая за спиной какого-то типа весом в сто пятьдесят килограммов и со взглядом, как у Марка Чепмена[14] (поклонник блогосферы, сразу подумал я), в устрашающей тринадцатой аудитории Кэлхуна, той самой, которую студенты Нью-Йоркской академии киноискусства окрестили «Бойцовским клубом».
После показа толстяк первым пожелал высказаться. Вся его тридцатипятиминутная речь свелась к следующему: «Здесь дерьмо, и там дерьмо, и во всем дерьмовом городе нет ничего, кроме дерьма!» Потом, довольный, он отер слюни и уселся, скрестив руки на груди, с выражением вызова на лице, которое снова стало походить на плохо пропеченную пиццу.
Я уже готов был излить на него длинный (длиннющий) ряд далеко не корректных соображений относительно жирдяев-всезнаек, когда произошло невероятное.
Белокурая девушка подняла руку, и Кэлхун, с облегчением вздохнув, предоставил ей слово. Она встала (на редкость грациозно) и проговорила с очень сильным немецким акцентом:
– Как будет правильно сказать «Neid»?
Я расхохотался, мысленно поблагодарив мамочку, дорогую мутти, за то, что она так упорно учила меня своему родному языку. То, как я часами терзал себе нёбо, произнося согласные, с силой выдыхал гласные и раскатывал «р» так, будто во рту у меня вентилятор, внезапно предстало совершенно в ином свете.
– Mein liebes Frӓulein, – выдал я, наслаждаясь тем, как глаза ошарашенных слушателей, включая толстяка, вылезали из орбит, чуть ли не хлопая, как пробки шампанского на Новый год, – Sie sollten nicht fragen, wie wir „Neid“ sagen, sondern wie wir «Idiot» sagen.
Любезная фрейлейн, вам незачем спрашивать, как правильно сказать «зависть», спросите лучше, как правильно сказать «идиот».
Ее звали Аннелизе.
Ей было девятнадцать лет, она провела в Соединенных Штатах немного больше месяца, на стажировке. Аннелизе не была ни немкой, ни австрийкой, ни даже швейцаркой. Она происходила из крохотной провинции на севере Италии, где большинство населения говорит по-немецки. Альто-Адидже, или Южный Тироль – вот название того странного места.
В ночь перед отъездом на гастроли мы занимались любовью, а на заднем плане звучала песня Спрингстина «Небраска», и это хоть немного примиряло меня с Боссом. Утро было тяжело пережить. Я думал, что больше никогда ее не увижу. Ничуть не бывало. Милая моя Аннелизе, рожденная
