теперь? Будут идти переговоры вперемежку с бесполезными боями, а потом все вернется на круги своя и одновременно изменится». Он вспомнил двусмысленные слова Танкреди и только сейчас понял, что тот имел в виду. Князь успокоился, отложил журнал и стал смотреть на выжженные солнцем, изъеденные бока Монте-Пеллегрино, вечной, как нищета.
Через некоторое время пришел Руссо; князь считал своего управляющего самой значительной фигурой среди остальных подчиненных. В неизменной бунаке[62] из рубчатого бархата, которую он носил не без изящества, хитрый, с цепким взглядом и гладким, без единой морщинки, лбом, что выдавало в нем человека, не знающего сомнений, Руссо был для князя воплощением нового сословия. Всегда почтительный, он даже по-своему был предан князю, поскольку, обворовывая его, искренне верил, что имеет на это право.
– Представляю, как ваше сиятельство обеспокоены отъездом синьорино Танкреди. Но это ненадолго, я уверен, скоро все закончится благополучно.
В очередной раз князь столкнулся с одной из сицилийских загадок. На этом острове секретов, где дома закрываются наглухо, а встречный крестьянин скажет вам, что не знает, как пройти к деревне в десяти минутах ходьбы, которая виднеется на холме и в которой он сам живет, на этом острове, где из всего делать тайну – привычка, стиль жизни, – на этом острове ничто не остается в тайне.
Кивнув Руссо, чтобы тот садился, князь пристально посмотрел ему в глаза:
– Пьетро, поговорим, как мужчина с мужчиной. Ты тоже замешан в этих делах?
Нет, заверил его управляющий, не замешан, у него семья, он не может рисковать. Риск – удел молодых, таких как синьорино Танкреди.
– Да разве я посмел бы что-то утаить от вашего сиятельства, ведь вы мне как отец родной! – (Три месяца назад, однако, он утаил в свою пользу сто пятьдесят корзин лимонов, зная, что князю об этом известно.) – Но скажу честно, душой я ними, с этими отважными ребятами. – Он встал, чтобы впустить Бендико, под дружеским напором которого ходила ходуном дверь, потом сел снова. – Ваше сиятельство и сами понимают, дальше так продолжаться не может: обыски, допросы, на все нужны бумаги, на каждом углу шпионы, порядочному человеку продыху не дают. Если все закончится хорошо, мы получим свободу, уверенность в будущем, снижение налогов, облегчение в занятиях коммерцией. Всем станет лучше, только попы проиграют. Господь не с ними, Он с бедными, такими как я.
Дон Фабрицио улыбнулся: ведь именно он, Руссо, собирался купить через подставное лицо Ардживокале.
– Дни будут неспокойные, но виллу Салина стрельба и беспорядки обойдут стороной, она будет стоять как скала. Вы наш отец, об этом все знают, у меня тут много друзей, так что не сомневайтесь, пьемонтцы войдут сюда, только сняв шляпы, чтобы выразить вашему сиятельству свое почтение. И потом, вы же дядя и опекун дона Танкреди!
Это было унизительно: докатиться до того, чтобы тебе покровительствовали друзья Руссо! Единственное его достоинство,
