не очень хорошо осведомлена о том, с чего всё тогда началось. Мама на эту тему разговаривает неохотно (всякий раз начинает плакать), но, исходя их тех неполных и отрывочных сведений, которые я получила (и не только от мамы), выходило, что отец имел неосторожность (глупость! – всегда поправляла меня мама) вступиться за каких-то совершенно незнакомых ему мутантов (не из нашей даже резервации).
Этих мутантов (молодую пару… кажется, даже, молодожёнов) принялись избивать какие-то подвыпившие юнцы (то есть, это они мужа сбили с ног и принялись пинать, а с женой его хотели сотворить… ну, вы сами понимаете, что…). И, разумеется, никто из их соплеменников, находящихся в то время на базаре, не рискнул вступиться за несчастных. Никто, кроме моего отца…
По словам очевидцев, этих юнцов мой отец даже пальцем не тронул. Он просто попытался оттеснить их от избиваемой жертвы, чем и вызвал живейшее неудовольствие всех взрослых мужчин, находящихся поблизости.
А вот с этими мужчинами отец дрался уже всерьёз. И даже нанёс некоторым из них «увечья различной степени тяжести» (цитата из судебного протокола). Но что он мог поделать один против целой толпы, словно опьяневшей при виде крови и осознания полнейшей своей безнаказанности…
Я хорошо помню тот день, ибо это был самый страшный день в моей жизни. И помню отца, вернее, его незнакомо длинное тело, неподвижно возлежащее на грубых деревянных носилках. Но больше всего мне запомнилось лицо, синее, распухшее, так непохожее на лицо отца, что мне всё время хотелось крикнуть собравшимся, что тут какая-то ошибка, что это вовсе не мой отец, что тут, на носилках, лежит кто-то другой, и пусть его поскорее заберут отсюда! И тогда, может быть, мама перестанет так страшно и пугающе кричать и захлёбываться слезами…
А потом я тоже закричала и захлебнулась слезами, и, кажется, даже потеряла сознание, потому что все последующие события помню смутно и отрывочно, как во сне. Помню, как падре (тогда у нас был другой падре, высохший и сгорбленный старик, который, кстати, вскорости и сам скончался) бормотал свои напевные молитвы, плавно поводя во все стороны тёмным от ветхости крестом. Ещё помню алое пламя крематория… и как мне сунули в руку горсть чёрного липкого пепла и я, неумело взмахнув рукой, развеяла его по ветру. Я проделала это спокойно и даже с каким-то тайным удовольствием, ибо чёрный пепел уже не был папой и ничем его не напоминал. А потом мама, не переставая рыдать, подхватила меня на руки и понесла домой, и я тоже тихонько плакала ей в ухо, но теперь я плакала уже единственно по причине огромной жалости к маме…
– Почему никто из мутантов не пришёл папе на помощь? – как-то спросила я маму, и, спросив, сразу же поняла, что задала очень глупый вопрос. Впрочем, мама на него всё же ответила.
– Потому что второго такого идиота, как твой отец, поблизости не оказалось! – сказала она, отвернувшись и вытирая ладонью уголки глаз. – Потому что остальные отцы думали не только о себе, но и о своих детях и о том, что нельзя оставлять их сиротами! А твой отец об этом подумал?!
