дом, – сказала я и, шагнув через раздвинутые французские двери, оказалась на деревянном балконе с кованым железным ограждением.
Отсюда открывался вид на вырастающие один за другим гребни гор, тянувшиеся, казалось, до самого горизонта. Я жила в центре Лос-Анджелеса, и мне нечасто представлялась возможность оценить ту Южную Калифорнию, что раскинулась передо мной сейчас.
Уэс улыбнулся и сжал мне руку. Его ладонь оказалась мягкой и теплой. Уютной.
– Пойдем, я покажу тебе, чем меня заворожило это место.
Он потянул меня за руку по балкону на другую сторону дома.
Когда мы наконец вышли на противоположную сторону огибающей дом галереи, у меня перехватило дыхание.
– Боже мой! – благоговейно прошептала я.
Уэс крепче сжал мою руку, отчего по затылку побежали электрические мурашки. Передо мной, не заслоненная ни деревьями, ни зданиями, открылась панорама Тихого океана. Вся задняя часть дома выходила сюда. Уэс наклонился ближе и, указывая на полоску песка у подножия скал, шепнул мне на ухо:
– Там пляж Эль-Матадор.
Он стоял так близко, что его дыхание защекотало кожу на шее. Отсюда я почти могла видеть то место, где он занимался серфингом.
– Это… – у меня не было слов.
– Изумительно. Я знаю, – сказал он, но без всякого высокомерия.
Нет, похоже, он и сам по-своему восхищался великолепным видом, что меня удивило. Он жил здесь, видел это каждый день – и все же не уставал изумляться дивному природному дару, раскинувшемуся перед ним. Только тут я начала понимать, что мое первоначальное заключение о нем как об избалованном, молодом и напыщенном богатом сынке было слишком поверхностным. У него был очень взрослый взгляд – намного взрослее, чем полагалось по возрасту. Сжав мою руку, Уэс потянул меня в дом.
– Давай я покажу тебе твою комнату.
Я последовала за ним в здание, занимавшее пару тысяч квадратных метров. Передо мной мелькали комната за комнатой. Мне показалось странным, что Уэс продолжал держать меня за руку, но я ничего не сказала, боясь, что он разожмет пальцы. Было приятно ощущать прикосновение его широкой, теплой ладони. Это давало мне чувство безопасности и защиты, не испытанное уже много лет.
Уэс подвел меня к двустворчатым дверям, после чего наконец-то выпустил мою руку и широко распахнул обе половинки двери.
– Вот твой дом на следующие двадцать четыре дня, – улыбнулся он, когда я переступила порог.
Белое на белом. Все в комнате было белоснежным: мебель, постель. И даже висящие по стенам картины были выполнены в различных оттенках белого с легчайшим намеком на другие цвета. Не отдавая себе отчета, я нахмурилась.
– Тебе не нравится? – спросил Уэс, уронив руки.
Он пересек комнату и открыл еще одну двустворчатую дверь. Внутри обнаружилось столько одежды, что
