размахнулся и вонзил? – снова обратился он к Борису. – Кинжал держал ровно или боком?
– Ровно.
– Верно помнишь?
– Верно.
– Поди сюда. Вот гляди – ни одна из пластин не повреждена. Выходит, с первого раза попал между ними.
– Выходит.
– Но ежели бы ты ударил, как показываешь, они были бы порезаны. Клинок-то вон какой широкий.
Борис молчал, но взгляда при этом не опускал.
– Эх, буслай болотный, врать не научился. Дядю выгородить желаешь, вместо него смерть принять не чураешься.
– Отпустите Дмитрия, я виновен. Меня пытайте. Дяди тогда вообще в слободе не было, он в селе мясо собакам покупал.
Хомутов кивнул:
– С Гришкой Чумным с псарни, где Димка обретается, и двумя опричниками.
Государь обошел Бориса, оглядел того с ног до головы. Хотел было приложиться железным веником по невозмутимому, но очень привлекательному лицу. В последний миг передумал.
– Твои вздорные слова, Бориска, тебя еще большим вором делают. Ежели бы я тебе поверил, то истинных проказников не установил, а значит, они по-прежнему угрожали бы мне. Оговорил себя, сознавайся!
– Оговорил, государь, дьяк сам на тесак напоролся. Отпусти Дмитрия.
Царь постоял немного, раскачиваясь на высоких каблуках (схиму-то носил, но сапоги предпочитал богатые), потом швырнул в угол раскаленный веник. Там что-то задымило, вспыхнуло. Опричник бросился тушить.
Сплюнув, государь вышел из избы. За ним почти тут же выскочил Хомутов.
– Что с этими-то делать? Запытать до смерти, али для казни публичной приберечь?
– Кровопийца ты и есть кровопийца. Малец за дядю живота готов был лишиться, теперь и за меня его не пожалеет. Мне такие людишки потребны. Бес с ним, с дьяком. Разберемся. Дмитрия к лекарю Руперту отвести, пусть травами и мазями отходит. А Бориске скажи, чтобы завтрева по утру ко мне заглянул. И чтоб ни одна душа об том. Понял?
– Уразумел, государь.
Иван Васильевич направился не в Покровскую церковь на молебен, а на столовый двор. В этот час там никого не было – ни кромешников, ни стрельцов, ни жилых. Губов ужо показывал ему место, где нашли труп дьяка – со стороны конюшни, под навесом.
Обойдя вокруг трапезного стола, который от косого мелкого дождя был совсем мокрый, царь нагнулся возле лавки. Поковырял носком землю, почесал под бородой. Прибежала какая-то кривобокая собака, попыталась там же поднюхаться. Государь отогнал ее прочь, вновь принялся внимательно осматривать все у скамьи. Вдруг глаза его сверкнули, сузились. В комке жирной земли что-то блеснуло. Нагнулся, поднял. Это была позолоченная пуговица от кафтана. Такие носили сокольничьи, печатники, думные дьяки. На ушке пуговицы остался пучок ниток. Приблизив пуговицу к глазам, царь удовлетворенно хмыкнул – она была не оторвана, о срезана.
Еще несколько раз обошел стол. У крайнего столба, в желтой траве нашел серебряную московку,
