Собрался уже выскочить из покоев, но внизу раздались голоса. Они становились всё громче. С охранными кромешниками кто-то бранился. «С кем говоришь, холоп!» – донеслось отчетливо. «Да, ить с нас головы снимут!» «Кто? Гляди, чтоб я с тебя первым и не снял».
Топот на лестнице, что ведет со двора прямо в покои.
Выругавшись, государь нырнул в постель, задвинул занавески. В дверь ввалились не постучав, громко сопя. Подошли к кровати. Оттянули тряпицу.
– Государь…
По голосу Иван сразу узнал думного боярина Юрия Головина.
– Даже не шевелится, нос ишь как заострился, – сказал другой.
Сомнений не было, это – Илья Плетнев из бояр земских. Оба в силе, на Соборе их голоса веские.
Слетелись на умирающего льва, – подумал царь. – Шкуру заранее делить. Ну, ладно, послушаем.
Ему стоило большого труда не моргнуть и не пошевелиться.
– Кажись, совсем плох, – прошептал Головин.
– Что делать-то станем? Может, пора Собор созывать?
– Митрополит не позволит, пока душа с телом не рассталась. Но готовиться надобно. Сомнений нет.
– Кого кричать-то будем, Ивана?
– Квелый он, безликий, – ответил думный боярин.
– То-то и лучше. На кой нам Рига ливонская? Пора уж заканчивать там. Жили без балтийских податей и слава богу. Того и гляди Литва с Польшей объединятся и тогда нам крышка, до Москвы дойдут. Сигизмунд шутить не будет. А уж сразу супротив немцев, финов, шведов и Крымского хана нам точно не устоять.
– Не устоять, Илья Матвеевич, – вздохнул Головин. – И от опричнины сплошное разорение. У меня ить сколько отобрали, не сосчитать. Запомнится нам Иваново царство.
– Ох, запомнится, друже.
Плетнев протянул руку к лицу государя, помахал перед ним. Поднес ладонь к губам.
– Чуешь что-нибудь? – спросил Головин.
– Не пойму. Кажись тихо.
Иван Васильевич затаил дыхание, напрягся.
– Пощупай под скулой, – посоветовал Головин. – Бьется? А-а, дайкось я.
Он отстранил Плетнева и сам засунул два пальца под подбородок царю.
В этот момент левый глаз «больного» резко отворился. Он крепко перехватил руку Головина, сжал, вывернул.
Оба боярина отскочили прочь. Запутавшись в длинных полах кафтанов, свалились на спины, смешно задрав ноги.
Царь соскочил с постели, схватил, выроненный Плетневым посох.
– Сигизмунд, говорите, шутить не любит? А я шибко люблю.
Бил обоих с остервенением, роняя густую слюну, пока резной, с золотым обкладом посох, не обломился. Затем, отшвырнув палку, схватил бояр за воротники.
– То, что вы здесь сказывали, вам зачтется. А пока… Ежели кто узнает, что я в здравии, непотребники, лично каждому кишки вырву через поганые пасти. Уразумели?
Бояре в ужасе
