на этот порыв, Рыжик уныло протопала на кухню, зачем-то налила себе в кружку холодной воды из чайника, отпила глоток и вылила остатки в раковину. Ей хотелось зайти к Даше и поговорить о чем-нибудь. Сестренка будет рассеянно кивать, то и дело поглядывая в книжку… Но Рыжик так и не придумала, о чем затеять беседу.
Из кухни путь в маленькую гостиную с камином. Здесь было бы очень уютно, если бы в очаге пылал огонь. Надо бы достать где-нибудь поленья, а так даже кочерга, чтобы ворошить тлеющие угли, в подвале найдется. Пора превращать этот пустой холодный дом в нормальное жилище.
Придерживая рукой занавеску, Рыжик осторожно выглянула в окно. Отсюда был виден кусочек участка, принадлежащий Карине Аркадьевне. Он был очень ухоженным до того, как мать Артема перестала появляться здесь. А теперь кроны яблонь темным сводом нависли над зарослями сорной травы – синие сумерки придали странный голубоватый оттенок гроздьям листьев и сплетению ветвей, – дорожка к дому заросла, вдоль забора между двумя владениями обосновалась исполинская крапива.
Что творится на той стороне дома? Царит ли там такое же запустение?
Рыжик барабанила пальцами по стеклу, в такт дождевым каплям. «Это становится дурной привычкой! – она поймала себя на том, что не первый раз за день бессмысленно пялится в окно, застыв на месте. – Интересно, как я выгляжу, если смотреть снаружи? Бледным привидением, забытым в покинутом доме?»
Что делают призраки, когда остаются одни? Должно быть, вот так стоят возле окон и дверей и ждут: вдруг кто-то вернется. И годы проходят, а тоска все тянется и тянется серой ниткой из клубка – и нет ей конца.
Рыжик вдруг почувствовала себя замурованной внутри этого дома, который так и не признал ее своей хозяйкой. В изоляции, но не в безопасности: будто сюда, как в зачарованное царство, может проникнуть кто угодно, сквозь закрытые двери и окна, вот только она сама выйти не сможет. А этот «кто угодно» уже где-то рядом и тихонько стучится в двери под аккомпанемент дождя: «Слышишь, Валентина? Я здесь. Тебе только кажется, что ты от меня отгородилась».
Рыжик тряхнула головой, отгоняя наваждение, но тоскливое чувство незащищенности никуда не исчезло.
В окно бился настырный дождь: неважно, что ты по другую сторону стекла, в теплой и светлой комнате… это неважно… ты ведь знаешь, достаточно сделать одно движение, легонько подтолкнуть створку – и грань между нашими мирами развеется прахом на ветру… сырость заползет тебе под одежду, будет ласкать белую-белую кожу… Ты дрожишь, Рыжик? Ты ведь знаешь, что я уже здесь? Одно движение… один шаг… ну же…
Рыжик отшатнулась от окна, и занавеска, заскрежетав кольцами по карнизу, задернулась. Рыжику показалось, что там, под деревьями, в синей непроглядной тени, шевелятся сгустки тьмы… и кто-то смотрит на нее.
Она знала, что на самом деле никого там нет. И все равно была рада, что позвонила в Москву и скоро приедет сестра с мужем. В доме будет
