к нему не засек никто. Все равно от сильного дождя ни хрена не видно. А с другой стороны, он эту Галю запрячет так, что ее не то что с собакой, днем с огнем не сыщешь!
– Прошу, Галочка, прошу! – любезно поддерживая за локоть девушку, приговаривал он в темных сенях. – Погода-то сегодня какая! Как по божьему заказу, для отпущения грехов.
Галя быстро прошла в комнату, села за стол, торопливо опустила сумку на старую табуретку, вытащила из нее ведомость, в которой пенсионер Михеев должен был поставить подпись о получении денег. Она спешила. Ей предстояло обойти еще 15 домов.
«Не заметила, слава тебе Господи, гвоздодер обтянутый чулком на табуретке», – внутренне ликуя, подумал дед.
У Михеева задрожали руки. Он быстро сделал в ведомости загогулину напротив своей фамилии.
«Лишь бы поскорее со всем этим барахлом покончить», – сверлила мозг ядовитая мысль.
Галя за это время достала две толстые пачки денег. В одной пачке перетянутые узорчатой банковской лентой – пятидесятирублевые купюры. В другой – десятирублевые.
Когда она склонила голову над ведомостью, он глубоко вздохнул и, задержав в себе дыхание, потянулся рукой к гвоздодеру. Резко, сильно, будто вколачивая гвоздь в дерево, без оттяжки ударил Галю по затылку. Удар пришелся точно в основание черепа.
Почтальонша охнула и уткнулась лицом в ведомость. В уголке рта у нее появилась кровь.
Артем Петрович надел на Галину голову полиэтиленовый пакет, чтобы кровавым краснотьем не запятнать пол. Затем еще трижды ударил по голове гвоздодером. Бил он по – прежнему резко, без оттяжки. Потом накинул на голову почтальонши еще пакет и крепко стянул его на шее приготовленной бельевой веревкой.
Через пять минут все было окончено.
Он завалил безжизненное тело на пол и в тот же миг вздрогнул от сиплого простуженного голоса, раздавшегося за дверью.
– Петрович! Ты чего это! Спишь, что ли? Отворяй, господин-товарищ, ворота. В магазин бежать пора.
Это кореш появился. Федотов. Он обязательно должен был появиться, ведь сегодня день пенсии.
Артем Петрович застыл. Затаил дыхание. После чего тихо, пытаясь не издать ни скрипа, ни лишнего стука, потянулся к коробке радиодинамика, увеличив в нем громкость. Снова замер.
Федотов еще несколько раз ударил в дверь ногой, не веря, что Михеев решился в одиночку, без него отметить «святой день». Но, видать, это было так. Дед Михеев отсутствовал. Лишь из форточки неслась громкая музыка. Почти полностью оглохший Артем Петрович любил классическую музыку. Иногда включал трансляцию какого-нибудь концерта на полную мощность.
Чертыхаясь, Федотов присел на крыльцо, выкурил пару сигарет и ушел, проклиная про себя столь неожиданно проснувшуюся жадность товарища по «горькой». «Должно быть, он всегда был таким!» – думал, шагая в сторону сельмага, разочарованный Федотов.
Спустя
