и вычленил информацию «неполную и частичную», как сказал бы Норрис, обожавший полицейскую терминологию.
– Это Эванс. Мейбл или Мевис, что-то в этом роде. Жена Чака Эванса.
– У нее такой вид, будто она только что хорошенько курнула панамской марихуаны, – заметила Полли. – Мне даже завидно.
Сама Нан Робертс подошла к ним принять заказ. Она была ярой баптисткой и состояла в «Воинстве Христовом» преподобного Уильяма Роуза, и на левой груди у нее был приколот маленький желтый значок. Это был уже третий, увиденный Аланом за сегодняшний день, а сколько их еще будет… На значке был изображен игральный автомат в черном круге, перечеркнутый красной диагональной линией. Никаких лозунгов или призывов; мнение носившего этот значок относительно «Ночи в казино» было понятно без слов.
Нан была симпатичной женщиной среднего возраста с пышным роскошным бюстом и сладеньким личиком, сразу напоминавшем о маме и яблочном пироге. По мнению Алана и его помощников, яблочный пирог в закусочной у Нан был выше всяких похвал и особенно – с тающей сверху щедрой порцией ванильного мороженого. Однако многие бизнесмены – в частности, агенты по недвижимости – поимели массу разочарований, рассудив, что характер Нан соответствует ее «сладкому» облику. За милым личиком скрывался беспощадный и хваткий делец, а под пышной громадой груди, в том месте, где у людей обычно располагается сердце, была только стопка бухгалтерских книг. Нан владела немаленькой долей недвижимости в Касл-Роке, включая по крайней мере пять офисных зданий на Главной улице, и Алан ни капельки не сомневался, что теперь, когда папаша Мерилл почил в бозе, Нан Робертс стала самой богатой особой в городе.
Нан напоминала Алану одну мадам из борделя в Утике, которую он однажды арестовал. Эта женщина предложила ему взятку, а когда он отказался, она очень добросовестно и всерьез попыталась вышибить ему мозги птичьей клеткой. Причем обитатель клетки – золотушный попугай, любивший повторять задумчиво-печальным тоном: «Имел я твою матушку, Фрэнк!» – в этот момент находился внутри. Иногда, замечая, как Нан хмурит брови, Алан чувствовал, что и она тоже способна на что-то подобное. А то, что Нан – которая в последнее время не занималась ничем, кроме кассы, – решила лично обслужить шерифа графства, казалось ему вполне естественным. Это было проявление особого внимания, и на то были свои причины.
– Здорово, Алан! – сказала она в своей обычной грубоватой манере. – Тыщу лет тебя не видела. Где ты пропадаешь?
– А, где только не пропадаю, – ответил Алан. – Там не пропадаю, тут не пропадаю.
– Ну, ты уж не забывай старых друзей. – Нан одарила его сияющей материнской улыбкой. Алан машинально отметил, что надо общаться с Нан долго-долго, чтобы заметить, что хотя она и улыбается постоянно, ее глаза улыбаются очень редко. – Заходи к нам почаще.
– Так зри же! Аз есмь тут!
Нан разразилась громким, заливистым смехом, так что люди у стойки – в основном лесорубы – заинтригованно покосились в их сторону.
