и никого не пускать, а сам полетел на Кордон к телефону; позвонил в полицию. Потом явились полицаи из райцентра. В общем, только недавно они тело увезли в райцентр и дядя Петя с ними уехал. Говорят, несчастный случай. Поскользнулся, мол, на мокром камне да виском о другой камень и грохнулся. Голова вдребезги. Представляешь?
– А мамка где?
– Тётя Тая-то? Ждёт вас в бабушкиной избе.
***
Нежилец стоял на площади. Он делал вид, что смотрит на малолетних сыкух, прыгающих через скакалку, но на самом деле разглядывал белокурого парня в джинсовой куртке, который курил на остановке. Так вот он какой – причина смерти двух человек. Ничего, Судья уже вынес ему приговор. Скоро Палач сделает свою кровавую работу, этот парень умрёт и тогда кошмар, наконец, закончится. Нежилец не чувствовал в себе жажды убийства, но это было необходимо сделать ради живых и мёртвых.
***
Бабушкина изба, как и горы-заборы, тоже не создавала романтической атмосферы. Просто ветхая неприветливая хоромина в три оконца с бледными резными наличниками, сложенная из почерневших брёвен. Ни намёка на палисадник. Площадка перед воротами заросла травой. От проезжей части площадку отделяла цепочка камней, натасканных от реки. Такими отполированными ледяными водами камнями был усыпан не только берег, но и русло. В этой картине была какая-то первобытная грусть.
– Наш Тюрлюк не глубокий, всего-то по колено будет, но холоднючий – кошмарики! – проговорила Оля-большая, заметив взгляд, который Витас бросил на реку.
– Зато в нём самая чистая вода, которую я пила, – заметила Оля-маленькая. – Буду возвращаться, возьму с собой канистру.
Перед воротами Оля-большая попрощалась с ребятами:
– Споки-ноки, чмоки-чмоки! Приходите завтра после ужина к Косте Ядерному. Там все наши собираются. Посидим, поболтаем, Пашка на гитаре потренькает. Придёте?
– Конечно, – улыбнулась Оля-маленькая. – Споки-ноки, чмоки-чмоки, подружка!
Чавкая оранжевыми сапогами по грязи, Оля-большая ушла. Витас с сожалением посмотрел на свои насквозь промокшие кроссовки всемирно известной китайской фирмы «Абибас». Оля-маленькая отворила скрипучую калитку и впустила Витаса, нагруженного сумками, во двор. Поднялись на крылечко, украшенное деревянными завитками, толкнули незапертую дверь. В жарко натопленной избе их встретила невысокая, пышная, как сдобная булочка, женщина в тёмно-коричневой одежде. При виде дочери Таисия Фёдоровна всплеснула руками, чьи ногти никогда не знали лака.
– Оленька! Доча! Славатехосподя, а мы уж заждались!
– Мамулечка!
Оля-маленькая с разгону кинулась в объятия матери. Лунообразное лицо попадьи расплылось в радостной улыбке, обнажив крепкие, как у бобра, зубы. Она посмотрела на Витаса.
– Так вот ты какой. Оленька много о тебе рассказывала.
Витас смущённо кивнул, не зная, что сказать.
