только 40 тысяч?
– У малолетних нет гаджетов. Камеры наружного наблюдения в общественных местах, прослушка звонков и чтение сообщений не оставляют целям укромного места. Мы видим всё.
Стоун стерпел. Айтишник поставил его на место. Наружное наблюдение это, видите ли, вчерашний век. Молокосос.
– Керим, вы просматриваете миллиарды байтов, но не можете разглядеть ни одной зацепки. Какой смысл в этих точках, суетящихся на экране? Какой смысл в том кого они трахают и что едят, если мы видим все это со стороны? Нужен личный контакт. Я запрошу разрешение на внедрение нашего сотрудника в диаспору. Ваших айтишников мне для этого не надо, только наломаете дров. Продолжайте уточнение баз данных. Если руководство позволит, я сам выйду на оперативную работу в контакт с русскими. Поверьте, я не принижаю значимость вашей работы, наверняка все это пригодится уже совсем скоро. Просто я устал сидеть тут без дела и следить за вашей, не очень понятной мне работой.
Стоун сам удивился, как произнес все это, почти без ругательств и без давления. Словно какой-нибудь офисный клерк, а не опытный убийца. Керим оценил спокойный тон руководителя, попрощался и вышел.
Идею внедрения Стоун замыслил давно. И хотя Керим никак её не прокомментировал, Стоун сделал вывод, что тому понравилось. Теперь надо составить в центр аргументированный запрос на возможность внедрения. И тоже без ругательств.
***
3.
К середине осени Тойво уже окончательно освоился на новом месте. Здесь было заметно холоднее, чем в Барселоне, но для финна это не было проблемой. Французский язык давался ему, как и ожидалось легко. Для проживания ему предложили либо съемное жильё в пригороде, либо кампус университета в центре Парижа. Тойво не хотелось скоро прощаться с молодостью и студенческой жизнью, поэтому он выбрал кампус. По большому счету Тойво впервые выбрался из-под опеки родителей, отдельно он никогда не жил. Но отец с матерью уже освоили маршрут и два раза навещали его, после того как у отца закончилась уборочная.
Проект, в котором был задействован Тойво, по-прежнему вызывал у него недоумение. Но теперь добавилось новое неприятное чувство, когда тратишь большое количество времени и сил, не очень понимая, к чему все это приведет. Они не то чтобы топтались на месте, но было непонятно, куда движутся, что должно стать результатом работы. Формально это будут новые книги из серии букморфинга, несколько крупных произведений нескольких крупных русских писателей. Однако в какую сторону нужно переделывать сюжет, как оказалось, никто не знает. Ни профессор Эганбюри, ни остальные его коллеги.
Пока их разделили на несколько групп, каждой досталось произведение Набокова из русскоязычного периода жизни писателя. В группе Тойво помимо него работали ещё трое. Поляк Ян Бузек, известный варшавский славист и филолог. Француженка с кафедры Эганбюри, методистка Инес Кювье. И переводчик, британец Колмар. Предполагалось, что Бузек
