воровать. В то самое время, как подросток учится изворачиваться и выходить сухим из воды, его рано созревшая совестливость запрещает ему красть, и поэтому молодой человек встречает свой кризис идентичности привычно пристыженным, извиняющимся и дрожащим от страха, что его увидят. Кроме того, может сработать компенсаторный механизм, и подросток начнет выказывать открытое неповиновение, идеалом которого является «бесстыжая бандитская наглость»…
Неуверенность сродни стыду. Но если чувство стыда зависит от степени честности и «открытости» сознания, то неуверенность связана с наличием различных плоскостей сознания, а более всего с тем, что находится за пределами сознательного. Поскольку, хотя ребенок и не может заглянуть в глубины своего организма и разобраться в работе сфинктеров – этих носителей либидо и агрессии, при определенном внешнем влиянии эта глубинная область может стать доминирующей. Захват этого темного островка на светлом фоне остального тела может стать определяющим для того, кто посягает на чужую независимость и считает продукты выделения человеческого организма чем-то греховным (в то время как возможно совершенно нормальное и спокойное отношение к этому).
Базовое чувство неуверенности в своих неосознанных способностях является моделью навязчивых движений, а также других, более поздних и более вербальных разновидностей навязчивых состояний. Типичный пример этому – параноидальная мания преследования и постоянные поиски мифической внешней опасности. Для юности характерна глобальная неуверенность в себе и ощущение невозможности использования своего детского опыта на следующем этапе развития. Отрицание может дойти до упрямого пристрастия ко всему «низменному» и «гадкому», что, конечно, включает грязное поношение в адрес самого себя и окружающего мира.
Так какие же общественные институты призваны охранять завоевания второй стадии развития? Мне кажется, что изначальная потребность в автономности гарантируется общечеловеческими принципами права и порядка. Принципы эти действуют не только в зале суда, но и в нашей обыденной жизни, определяя права, обязанности и привилегии каждого из нас. Помочь в воспитании маленького человека, который демонстрирует супраперсональное негодование гораздо чаще, чем некую абстрактную добродетель, способно лишь чувство разумно-ограниченной автономии самих родителей. Этот вывод представляется нам исключительно важным, так как чувства неуверенности и унижения, возникающие в результате наказания и столь присущие многим детям, на самом деле являются следствием родительских фрустраций в супружеском, профессиональном и гражданском планах.
Если ребенок с детства привык к излишней свободе и автономии, а затем вдруг обнаруживает, что в реальной жизни им управляют какие-то безликие организации и машины (что на самом деле гораздо сложнее) – то, как результат этого, может наступить хроническое разочарование.
