на самом краю кладбища, отделенный от кладбищенского забора лишь узкой дорогой. Двухэтажная постройка из выщербленного временем ракушечника квартир на десять, не более. Вадиму всегда казалось отчего-то, что в таких вот покосившихся, ветшающих жилищах обитают исключительно бородатые геологи да барды-любители в растянутых свитерах под горло. Он даже представлял себе запах захламленных крошечных квартир – сыроватая затхлость. Так пахнет давняя болезнь. Так пахнет безнадега.
Он задумчиво посмотрел на дом, который беззастенчиво пялился на него черными, без проблеска света глазками-окнами. Одно из них было плотно забито почерневшими сырыми досками. На втором этаже впрочем, тускло светились сразу два окна. Вадим испытал внезапную сильную гадливость и отвернулся. Теперь он смотрел на кладбищенский забор – серовато-черный в сумерках. На грязном камне кто-то большими детскими буквами написал: «Жгите плющ! Он душит деревья!» Над забором возвышалось несколько совсем уж черных статуй с отбитыми головами. Словно в насмешку над неизвестным автором, все они были увиты тем самым плющом-душителем.
Он снова повернулся к дому. Двери единственного подъезда были нараспашку. За ними едва угадывалась площадка первого этажа, погруженная в вязкий, густой как патока мрак. Дом казался Вадиму мертвым. Мертвым… и в то же время… затаившимся, хищно подглядывающим светящимися гнилью окнами.
Он прищурился, и ему показалось, что там, на втором этаже, за полупрозрачным тюлем неподвижно стоит гротескная фигура с двумя головами. Но стоило ему моргнуть, как морок пропал.
Равно как и желание идти в этот чертов дом.
Сумерки сгущались. В воздухе повис тонкий, едва заметный запах мокрого асфальта, должно быть, где-то пролился дождь. И все же воздух был совершенно неподвижен; густая зелень за кладбищенским забором стояла не шевелясь.
– Вот же чертов дед! – Вадим и сам не понял, как сказал это вслух. Собственный голос показался ему тонким и невероятно жалким.
Он развернулся и пошел прочь от дома. Буквально метрах в трех от него узкая дорога упиралась в широкое и совершенно пустое полотно скоростного шоссе. За последние пару минут здесь не проехал ни один автомобиль. Несколько автомобилей было припарковано на другой стороне шоссе, возле слабо светящейся рекламы заправки, но они выглядели заброшенными. Даже не давая волю воображению, можно было представить себе, что в мире не осталось ни одного человека. Даже шум машин, доносящийся издалека, казался призрачным эхом.
Ни машин, ни людей… Он снова повернулся к дому (и к кладбищу) лицом. Как такое вообще может быть?
Впрочем… Поначалу ему показалось, что сумерки и близость кладбища сыграли с ним дурную шутку. Вадим прищурился… Так и есть – метрах в двадцати, у самого забора, прямо на пожухлой траве стоял низенький табурет, на котором примостилась женщина в черном платье и черном платке. Перед нею у самой дороги на земле стояло металлическое ведро, из которого бесформенными кляксами в темнеющем воздухе торчали цветы.
Вадим с трудом поборол желание протереть глаза, как в детстве. Он готов
