немногим более тридцати – сумерки и платок, скрывающий волосы и большую часть лица, создавали обманчивое впечатление. Вадиму показалось, что правая щека женщины была несколько деформирована, словно ее кто-то жевал.
– Умер?
– Кто? – продолжала допытываться с пристрастием она.
Вадим смотрел на черные кляксы цветов, торчащие из ведра. Поначалу он думал, что это гвоздики, несомненно гвоздики. Но стоило присмотреться…
Вновь накатило отвращение. Цветочный запах был невероятно сильным, забивался в ноздри плотным, вязким комом. Ему стало тяжело дышать.
– Никто не умер, – наконец ответил Вадим. Теперь ему очень хотелось уйти, но отчего-то он был уверен, что стоит ему отвернуться, как старуха… или все же – не старуха… натравит на него свою дворнягу.
– Обязательно кто-то умер, – настырно продолжала уговаривать женщина, – всегда кто-то умер. Вот! – она протянула тонкую, неестественно белую руку и выбрала несколько гвоздик из ведра, – возьмите эти. Они прелестны, не правда ли? – она протянула цветы, и Вадим инстинктивно сделал шаг назад, оказавшись одной ногой на дороге.
Женщина рассмеялась.
– Всегда нужно иметь под рукой гвоздики, – выдохнула она, – вы пробовали есть кладбищенские цветы?
– Я опаздываю… – Вадим и сам понимал, как нелепо и жалко звучит его голос. Спиной он ощущал упрямый, злой взгляд дома. Он сделал еще шаг назад и теперь находился прямо на полустершейся линии, разделяющей дорогу на две части. Сквозь растрескавшийся асфальт тут и там пробивалась редкая трава.
– Простите… – ему не хотелось поворачиваться спиной к женщине, все еще протягивающей ему цветы. С длинных стеблей вяло стекали черные капли.
– Обязательно попробуйте! Берите их с детских могил! Детские трупы пахнут увядшей радостью! – женщина снова рассмеялась и поднесла цветы к лицу. Вадим было подумал, что она собирается нюхать эти странные, не похожие ни на что гвоздики, но она широко раскрыла рот и, откусив от бутонов, принялась жевать.
Он буквально ощутил холодную, скользкую мякоть во рту. Плохо контролируя себя, повернулся спиной к женщине и быстро пошел в сторону дома. Черная пасть подъезда приветствовала его улыбкой слабоумного.
«Чертов дед! – сама мысль о том, что ему придется войти в этот подъезд, теперь казалась совершеннейшим абсурдом. – Да и какие гарантии? Врет, поди, старик – сейчас полно всяких шизиков, психопатов. Особенно среди старичья. Как рухнул их Союз, так и успокоиться не могут. Кто в коммунисты подался, а кто… в сатанисты» – добавил он вслух. Поднял левую руку к глазам. Бафомет[1], вытатуированный между большим и указательным пальцами, ухмылялся из черной пентаграммы. Вязь между лучами звезды была едва видна в неверном сумеречном свете. Но вот морда козла, его… Вадим поежился… Лицо, лицо Хозяина было очень хорошо видно. Козел смотрел прямо ему в глаза с упрямой, звериной яростью.
Он еще раз посмотрел в сторону
Знак Бафомета – козлиная морда в пентаграмме, символизирующая Дьявола.
