style="font-size:15px;"> Николай Николаевич был человек добрый и хороший, массивный и с очень красным лицом. Он был весьма аккуратен и обликом вполне соответствовал своей должности. В безупречном костюме с галстуком, всегда гладко выбрит и подстрижен как подобает. Был он, что называется, солидным, то есть не толстым, а полным в той мере, чтобы внушать окружающим уважение. Тот же, кто мог приглядеться к нему повнимательней, не рискуя быть отправленным на какие-то работы, мог бы разглядеть в нем шахтера. И настоящего шахтера, который с ранних лет спускался в забой. Затем, говорят, он служил в армии, попал в дисбат за неизвестные преступления, по слухам, даже идеологические. Затем учился в университете, куда, конечно, в советское время никак не мог попасть после дисбата. В том то и был талант Николая Николаевич: попасть туда, куда нельзя попасть, добыть то, что нельзя добыть, и, добыв, в нужный момент исчезнуть. Дальнейшая его биография покрыта мраком… Но без сомнения он хорошо знал свое дело, ибо уже много лет им занимался, борясь с религией как опиумом, а потом с атеизмом как сивухой, и никогда не выходил из кабинета. Как это ему удавалось, тоже было никому неизвестно. Уж очень ему не хотелось возвращаться к шахтерскому прошлому: он стал бюрократом высокого класса и постиг эту науку в совершенстве. Он знал, когда что произойдет, кто кого подсидит и когда какой приказ будет подписан. И в то же время Николай Николаевич был человек добрый и в действительности никогда ни с кем не боролся (возможно, даже и с атеизмом), но проходить мимо его кабинета не рекомендовалось, потому что, как было уже сказано: он хорошо знал свое дело.
Чижиков для пущей безопасности не только снял ботинки, но и бесшумно прополз по-пластунски мимо открытой двери. Ученый знал, что угол обстрела не достигает пола коридора. Опасная ловушка была преодолена. Чижиков подошел к лифту и спустился на минус четырнадцатый этаж. Когда дверцы уже закрывались, он все же услышал первые звуки завопившего мегафона. Значит, уже девять.
Это о. Геннадий начал свою разрушительную работу. О. Геннадий смело и бескомпромиссно боролся с существующим режимом, патриархией и самой церковью. И это были только некоторые из его мишеней – в борьбе он был человеком широким. В своих гневных речах на митингах под окнами отдела он раскладывал всех кроме одного – Его. Удивительно, что он никогда от своей смелости не страдал, да и к тому же всегда был руководителем сектора по пастырскому руководству массами и обедать ходил в отдельскую столовую, где закусывал соответственно своей комплекции. Спустя ровно пятнадцать минут с другого угла отдела должен был начать кричать его политический соперник о. Африкан, который говорил примерно то же, но во всем возражал о. Геннадию. Вот раздался и его смелый голос. И Чижиков удовлетворенно кивнул головой: все шло по плану и неожиданностей не предвиделось. Отец Геннадий работал в паре с Ивановским. Дело в том, что с трибуны кричать мирянину было как-то неудобно, и о. Геннадий чаще всего
