насколько знала Фаина, муж сидел в камере предварительного заключения, в городском управлении внутренних дел:
– Реб Гирш-Лейб туда ходил, – вздохнула девушка, – но мелуха не стала с ним разговаривать. Нужна близкая родня, то есть я. Передачу они не приняли, курица к нам вернулась… – от курицы Фаине достался только бульон:
– Остальное старики съели. Но многие в миньяне одиноки, где они еще домашнее получат, кошерное… – Фаина добавила в свой бульон казенную вермишель:
– Лейзер от фабричного отказывается, – подумала она, – однако он говорит, что ради беременности мне можно. Муку он себе разрешает, оладьи ему позволены, – в ближнем, студенческом, как его звали, магазине, прикрываясь Исааком, Фаина урвала два кило вермишели и два литра мутного подсолнечного масла, пахнущего жареными семечками:
– Наше, украинское, – сказала она хнычущему Исааку, таща кошелку в барак, где размещалась синагога, – я капусту сделаю для стариков… – Фаина готовила для шабатов, убиралась в молельном зале и брала заказы на шитье. В Барнауле, устроившись в сапожную артель, Лейзер купил ей по дешевке старинный ручной зингер. Машинка отлично строчила. Фаина бросила взгляд на рабочий чемоданчик мужа:
– Здесь он тоже в артель пошел. Жил бы тихо, мелуха в синагогу не заглядывает. Все думают, что здесь одни старики собираются. Но Лейзер ничего не умеет делать тихо… – она покраснела, – он не мог иначе. Это мицва, все евреи должны жить в Израиле…
Мужа арестовали у здания обкома партии. Лейзер стоял с самодельным плакатом: «Отпусти мой народ», под кумачовым лозунгом: «Труженики области приветствуют XXI съезд КПСС». Выключив огонь, Фаина посчитала оладьи:
– Хватит и Лейзеру, и старикам на утреннюю трапезу. И мне… – рука заколебалась, – нет, я могу вермишели поесть, с маслом и солью. Я даже яйцо себе оставила, сделаю кугель… – неловко повернувшись, Фаина услышала сочный шлепок. Исаак заливисто засмеялся. Фаина взялась за тряпку, собирая осколки скорлупы:
– Ты хохочешь, а мне еще надо твоего брата или сестру кормить, – недовольно сказала девушка, – а чем кормить, если твоего отца не отпустят? Реб Гирш на одну пенсию живет, шитьем много не заработаешь… – быстро прибрав разбитое яйцо, она позволила себе взять одну оладью. Фаина водрузила на огонь эмалированный чайник:
– Чай спитый, три раза заваренный, но сахар у нас есть, и даже мед… – мед прислали на Хануку, в бандероли из Алма-Аты. В Свердловске Фаина с Лейзером очутились тоже благодаря протекции, как смешливо говорил муж:
– Реб Яаков написал раву Гиршу-Лейбу. Тот пригласил нас приехать, обосноваться в синагоге. Лейзер потом должен был занять его место… – Фаина не сомневалась, что муж будет молчать о своей должности:
– Сапожник и сапожник. Он не скажет, что вел молитву и занимался со стариками. Нельзя рисковать закрытием общины, люди должны молиться, изучать Тору, печь мацу на Песах, слушать
