его изучать, потом взял ещё несколько, потом ещё и ещё. Наконец вокруг него скопился ворох бумаг и, судя по тому, что он измазал чернилами не только лапы, но и нос и даже хвост, Лёва очень старался всё понять.
– Тут так много всего написано – сразу и не разберёшься – растерянно произнёс он – расскажешь мне, что к чему?
– Эх, вечереет, – устало вздохнул Бобр, – пора звать светлячков. – Он потянулся, размял уставшие от письма лапки, встал и, подойдя к открытому окну, позвонил в маленький колокольчик, висевший рядом. – Пожалуй, пора отдохнуть и как следует подкрепиться. Пойдём-ка лучше в столовую, там и обсудим всё без суеты.
Лёва вдруг навострился и замер. Что-то недоброе почудилось ему в простых словах Бобра. «Странно, почему он не скажет сразу – ведь радостные новости так и рвутся наружу. Их совершенно невозможно удержать.» Впрочем, он сразу опомнился – «может не все так плохо, может Бобр просто хочет подразнить меня? Чтоб я побольше обрадовался. Глупости, ну в самом деле, что плохого может случится?»
Лёва легко махнул через коридор в гостиную и там, в маленькой уютной комнате, за круглым столом, освещённым мягким живым светом светлячков, поедая разнообразные вкусности, узнал, что его призвание в том, чтобы быть врачом и спасать зверей от ужасных болезней и может быть даже от смерти.
Да, Деда так и сказал – из тебя получится превосходный врач. А может быть – он торжественно поднял указательный палец и важно произнёс – может быть даже самый настоящий хирург.
Лёва при этих словах навострился было в обморок, но деда не позволил ему так легко избежать своей великой судьбы. Он пододвинул поближе к внуку яблочный пирог и взбодрил известием о том, что намерен как можно быстрее начать готовить его к серьёзному обучению.
Надо признаться, это откровение застало Лёву врасплох. Он всегда знал, что у него миллионный миллион талантов и призваний, но никогда не думал, что среди них самым главным окажется то, чего он больше всего боялся.
Лёва так растерялся, что подавился любимым десертом и закашлялся – чего никогда с ним не случалось прежде. Да что там закашлялся. Скажем прямо – ему как-то сразу расхотелось есть вообще, что совсем уж невероятно.
Деда очень довольный результатом расшифровки древних символов, даже не заметил, что внуку стало плохо. Он продолжал свой рассказ, явно гордясь призванием ставленника. Бобр углубился в описание профессии врача, обильно сдабривая рассказ собственным опытом и примерами из любимых книг, а Лёва тем временем всё больше бледнел и только нервно икал в ответ.
Наконец дед решил, что Лёва слишком устал, все-таки известие ошеломило даже самого Бобра, а потому он, по давней привычке напоил внука, словно маленького львёнка тёплым молоком и отправил в постель немного пораньше, чему наш страдалец был даже рад.
…
Всю ночь Лёва не мог сомкнуть глаз. Он представлял себя в очках, в строгом белом халате, с учебниками под мышкой, и думал, что в таком виде, наверное, ужасно неудобно
