так сказать, мировой революции и классовой борьбы. И у них там все очень хорошо и правильно написано, как рабочий класс вместе с остальным трудящимся народом… это… перекует сознание в построении коммунистического общества. У Энгельса прямо так и сказано, что и буржуазия тоже перекуется. Вот.
– Это где ж у Энгельса сказано такое? – сдерживая смех, воскликнул Каменский, подмигивая и кривляясь. – Я, правда, не от корки до корки, но кое-что читал, и что-то не помню, чтоб и буржуазия по Энгельсу встала когда-нибудь на точку зрения коммунизма.
– А это… я уж забыл, как называется, – стушевался Ерофеев, не слишком уверенный в своих познаниях. – Это у Энгельса книжка такая про рабочий класс Англии. Вот. Мы ее в кружке проходили…
Димка вспомнил, что книжку эту у него забрали при аресте вместе с другими его книжками и тетрадями, а в книжке были закладки, а на закладках Димкины же записи. Кстати, и про буржуазию, которая будто бы встанет на позицию пролетариата, потому что эта мысль Энгельса ужасно поразила не только одного Димку, но и всех остальных кружковцев. К тому же она, эта мысль Энгельса, перекликалась с утверждением Бухарина, что и кулак постепенно перекуется и тоже встанет на позицию… – тогда об этом много говорили и спорили.
– Там несколько не так, – вставил Пакус, но уточнять не стал. И поморщился, как от зубной боли.
– Как не так? – вдруг ни с того ни с сего вскипел Димка, которого задело именно это пренебрежение.
Несколько секунд он смотрел на Пакуса сузившимися злыми глазами, ожидая разъяснений, но Пакус снова уставился в ладонь и продолжил ковыряние мозоли.
Вдруг Димкины глаза блеснули какой-то мыслью, и он выпалил:
– А у Маркса, между прочим, сказано, что при социализме евреев не будет. Вот!
– Ох-ха-ха-ха-ха! – зашелся смехом Каменский, и все тоже засмеялись, почувствовав неожиданно облегчение, словно должны были совершить что-то страшное, запредельное, но, слава богу, не совершили.
Все смеялись, широко разевая рты, хотя никто не понял, что такого смешного сказал Димка Ерофеев и что так развеселило Каменского. Смеялся даже Пакус, но сдержанно, с достоинством человека, во всем соблюдающим меру.
– И куда ж они подеваются, евреи-то эти ваши, позвольте вас спросить, молодой человек? – насмеявшись и вытирая мокрые глаза ладонью, уставился на Ерофеева, будто на дурачка, бывший профессор. – Вы уж нас, будьте любезны, просветите на этот счет. Вот и товарищу Пакусу тоже, небось, интересно, кем он будет считаться, когда вы построите свой социалистический коммунизм.
– Это в самом начале у Маркса сказано, в первом томе то есть, про евреев-то, что капитализм как бы их рождает, а коммунизм… или социализм – не помню уж точно, что там происходит… – серьезно, не замечая насмешки, пояснил Ерофеев.
– Там несколько не так это трактуется, – снова вставил Пакус и поджал губы.
– Отчего же не так, любезнейший? –
