не сговариваясь, остались на месте кроме… «бороды».
Паша, выждав некоторое время, зашагал следом за якутом в сумерки.
– Куда это они, ещё ж темно… не видать ничего? – зачем-то я спросил невесть кого.
– Надо так, дружок. Им тоже помощь иногда требуется – ответил кто-то из мужиков, которые между прочим уже не спали и были, по – военному, собраны.
– Зверям что ли помощь, – интересуюсь я, слезая с валуна.
– Ну, а кому ж в тайге ещё она требуется?! Им, собратьям нашим, – ответил старший, и добавил, – заметь, по вине чел века!.. Просекаешь?
– Ну, всё, будя глазеть тебе, кинотеатр нашёл. Это вон охрана наша, пусть себе дивится, а тебе – то пора и попривыкнуть – ворчал на заспанного Молчуна – (Витю Горбуненко) товарищ Сафонов, видимо тоже недоспав положенного.
– Ну, а ты чего ж, брат? Собирайся, вертушка скоро заявится, – несколько жестковато сказал старший группы.
– Как вертушка?! А наши – то, они же… – ошарашено возразил я. – На что Сафонов, улыбнувшись, кинул – Ни чё, поспеют, в самый раз, можешь не сумлеваться.
Собираясь, я прикидывал – как это они поспеют? А вдруг, не дай Бог, случится чего?! Вдруг…
Но, Сафонов прервал мои терзания :
– Недрейфь, никаких «вдруг» – не будет! Поверь.
Как это он умеет, почти ничего не сказав, повлиять на настроение, – успокоить, будто мысли читает, – поражаясь, пытался я разобраться, понять.
– Ну, братцы, это не дело мусор оставлять после себя – упрекнул кого-то Сафонов и посмотрел на меня…
– Что опять ни так? – взволновался я.
Сафонов нагнулся, подобрал бумажку, ещё чего-то и протянул мне:
– А ты не возмущайся, мил человек, а лучше ответь – чей мусор? – и егерь указал на брошенный хлам.
Краснея, взял мусор, оставленный мною по рассеянности в траве, и конфузливо сунул быстро в карман куртки…
Извинившись, подумал о том, насколько мы часто бываем, нерачительны и по-варварски относимся к матери природе, точно пасынки к мачехе.
Урок этот врезался в память мою на всю жизнь.
Сафонов, вот ведь добрая душа, утешая, говорил – А ты, мил человек не тушуйся, я по молодости тоже бывало чудил, и не такое вытворял. А ты – молоток, нашёл в себе силы признать вину, хвалю.
Вдруг, неожиданно послышался какой-то нарастающий рокот, сначала неясный, но с каждой секундой обретающий реальные очертания звуковых форм, похожий на махи крыл летящей большой птицы.
– О, вот и она, голубушка стреказулечка наша глазастенькая!.. – обрадовался как ребёнок Сафонов, прикладывая бинокль к глазам.
– Вертушка что ли? – взвизгнул я, – можно посмотреть, товарищ Сафонов?.. – просительно протягивая руку к командирским диоптриям…
Но, Сафонов отрезал:
– Нет, погодь, не до тебя, музыкант, машину надо принять!.. – и достал рацию.
