средних лет, в пенсне, котелке и серой клетчатой «тройке». Они вышли из дверей дешевых меблированных комнат, сдающихся почасово для любовных свиданий. Мужчина ступал гордо, торжествуя, с видом удовлетворенного самца, а рядом, млея от счастья, явно вся растворяясь в нем, точнее, до сих пор чувствуя в себе его присутствие, семенила моя Лизонька. Лицо этого господина показалось мне знакомым, но в то мгновение я не придал этому значения.
«Моя Лизонька! Моя?!»
От этого воспоминания у меня перехватило дыхание, и я уже не замечал яростного шторма, играющего с катером, как будто пока не решившего, как с ним поступить: отправить на дно или отпустить?
У Лизоньки изменилось выражение лица, когда она увидела меня: маска счастья уступила место удивлению, страху, стыду и отчаянию. Да! Отчаяние можно было прочитать в ее взгляде, когда она отшатнулась от рядом идущего мужчины.
– Это совсем не то, что вы подумали, – пролепетала она. – Совсем не то!
– Вы, сударь, подлец! – взорвался я, избегая умоляющего, просящего прощения взгляда голубых глаз Лизоньки.
– А вы – дурак и позер! – все также торжествуя, с ехидной усмешкой на устах ответил мужчина в пенсне. Он по-хозяйски поймал Лизоньку за талию, заставив ее идти рядом подобно рабе, и, не оглядываясь, проследовал дальше.
– Это совсем не то, что вы думаете! – со слезами в голосе, обернувшись напоследок, вновь воскликнула Лизонька и, печально уронив голову, покорно пошла за этим страшным человеком.
Лишь дома я вспомнил, кого мне напомнил этот тощий тип в пенсне – студента-самоубийцу Николая Сиволапцева из моего далекого детства! Химика-недоучку с претензией на мировые открытия!
Чем больше я напрягал память, тем более утверждался во мнении, что это он и есть. Та же зловещая улыбка, ядовито-колючий взгляд за стекляшками пенсне. Он постарел за прошедшие годы, но был вполне узнаваем. Ведь то, что студент покончил с собой, подтверждали лишь его записка и фуражка, обнаруженная возле болотных топей. Ему ничего не стоило таким образом обмануть полицию, чтобы избежать дальнейшего преследования. И теперь наши пути вновь пересеклись…
На смену воспоминаниям пришли фантазии.
Я лежу, навечно упокоившись, в гробу, а возле меня рыдает безутешная Лизонька, коря себя и нервно теребя складки траурного платья. Но тут (черт возьми!) рядом с ней появляется бывший студент Сиволапцев! За печальной миной он прячет торжество, а сразу после похорон везет ее в меблированные комнаты мадам Кокоревой, где траурный наряд, сорванный нетерпеливой мужской рукой, вскоре оказывается на полу, а любовники – в постели.
Картинка была настолько яркой, что я даже заскрипел зубами от злости и невозможности чем-либо ему досадить.
После той злополучной встречи меня несколько дней и ночей мучила депрессия, разбавляемая вспышками неистового гнева. Я хотел убить Лизоньку, себя, Сиволапцева! Затем горел желанием
