Георгом, Джонни, ты запутаешься с этой девочкой.
– Надобно же когда-нибудь испытать и это удовольствие, – сказал Джонни.
– Да, но, пожалуй, можно дойти до того, что потом и не выпутаешься. Я не понимаю, где ты был и в своем ли был ты уме, давая письменное обещание жениться на ней?
Бедный Джонни не отвечал на это тотчас, хотя Амелия действительно владела таким документом.
– Где я был? – спросил Джон. – Конечно, в числе нарушающих обещание.
– Или в числе жертв брачного союза. Мне кажется, что если ты дал такое обещание, то должен его выполнить.
– Быть может, и выполню, – сказал Джонни. – Впрочем не знаю. Надо еще подумать, что человеку следует делать в подобном случае.
– Однако между вами ничего такого не было?
– О, нет!
– Будь я за твоем месте, Джонни, я бы ее бросил. Оно, конечно, интрига – вещь приятная, но вместе с тем и опасная. Ну, что было бы теперь с тобой, если бы такая госпожа была твоей женой?
Таковы были предостережения Кредля, которые он давал своему другу. В свою очередь, Имс, отправляясь в Оллингтон, отвечал приятелю тем же участием. Они вместе отправились на станцию железной дороги, и там, прохаживаясь взад и вперед по дебаркадеру, Джонни предлагал свой совет:
– Послушай, Кодль, дружище, ведь ты наживешь себе хлопот с этой мистрис Люпекс, если не остережешься.
– Я буду осторожен. Поверь, что нет ничего безопаснее, как маленькая интрига с замужней женщиной. Разумеется, ты не думай, между ней и мной нет ничего такого.
– Я вовсе об этом не думаю. Но она постоянно говорит, что муж ее ревнив, а если он расходится, то может выйти скверная история.
Кредль, однако же, думал, что тут не было ни малейшей опасности. Его любовь к мистрис Люпекс была чисто платоническая и беспорочная. Что касается до того, чтобы зайти далеко в этой интриге, его правила, как он уверял своего приятеля, были слишком благородны. Мистрис Люпекс была женщина с талантом, ее, казалось, никто не понимал, и потому он находил некоторое удовольствие в изучении ее характера. Да, это было одно лишь изучение характера, и больше ничего. Друзья разлучились, и вечерний поезд увез Имса в Гествик.
Нет надобности описывать, как мать встретила его в четыре часа утра, как радовалось материнское сердце при виде усовершенствований в своем детище, при виде возмужалости, который придавали ему бакенбарды. Многие атрибуты юноши уже отпали от него, и даже сама Лили Дель созналась бы, по всей вероятности, что он уже не мальчик. Все, конечно, было бы хорошо, если бы только он, отбросив от себя все ребяческое, усвоил что-нибудь другое, лучше ребяческого…
В самый первый день своего приезда Джонни отправился в Оллингтон. На этот раз он шел туда не пешочком, как это случалось в былые счастливые дни. Ему пришла идея, что неприлично было бы явиться в гостиную мистрис Дель с дорожной пылью на сапогах и следами солнечного зноя на лице. Поэтому он нанял лошадь и поехал верхом, немало гордясь шпорами, купленными в Пикадилли,
