куда угодно. Среди врачей что-то подобное наблюдают, как правило, только патологоанатомы – обнаруживают при вскрытии. Но я ни разу не слышал, чтобы чужеродная ткань стала причиной смерти.
– А с чем имеем дело мы? – спросил Альбертсон.
– Что-то пробудило к жизни эту остаточную ткань, которая еще год назад, вероятно, была ультрамикроскопической. Механизмы роста поглощенного близнеца, которые должны были остановиться навсегда как минимум за месяц до того, как миссис Бомонт родила, каким-то образом вновь запустились… и эта проклятая штука начала расти. В том, что случилось, нет ничего удивительного; одного только внутричерепного давления было достаточно, чтобы вызвать головные боли и судорожные припадки.
– Да, – тихо проговорил Лоринг, – но почему это произошло?
Притчард покачал головой.
– Если лет через тридцать у меня еще будет какая-то практика, кроме махания клюшкой для гольфа, тогда и задайте мне этот вопрос. Может быть, я смогу вам ответить. А пока что я знаю только одно: я обнаружил и удалил очень редкую и специфическую опухоль. Доброкачественную опухоль. И во избежание лишних сложностей ничего больше его родителям знать не надо. Папа у мальчика тот еще неандерталец. Хотя по сравнению с ним даже неандерталец показался бы светочем интеллекта. Я совершенно не представляю, как ему объяснить, что я только что сделал аборт его одиннадцатилетнему сыну. Лестер, давайте его закрывать. – И любезно добавил, обращаясь к старшей сестре: – Я хочу, чтобы эта тупая овца, которая выбежала отсюда, была уволена. Проследите, пожалуйста.
– Да, доктор.
Тэда Бомонта выписали из больницы на десятый день после операции. Еще примерно полгода он испытывал гнетущую слабость во всей левой половине тела, а иногда, когда очень уставал, у него перед глазами начинали мигать странные и не совсем хаотичные вспышки света.
Мама купила ему пишущую машинку, старенький «Ремингтон-32», в подарок к выздоровлению, и чаще всего эти вспышки случались, когда Тэд склонялся над ней перед сном, пытаясь найти верный способ выразить ту или иную мысль или стараясь понять, что должно произойти дальше в рассказе, который он писал. Со временем это тоже прошло.
А то жутковатое призрачное чириканье – звук несметной эскадрильи летящих воробьев – после операции больше не повторялось.
Он продолжал писать, набираясь уверенности и шлифуя уже вырисовывающийся собственный стиль, и продал первый рассказ – журналу «Американский тинейджер» – через шесть лет после начала своей настоящей жизни. После этого он уже не оглядывался на прошлое.
Насколько было известно и родителям Тэда, и ему самому, небольшую доброкачественную опухоль успешно удалили из префронтальной коры его мозга осенью того года, когда ему исполнилось одиннадцать. Вспоминая об этом (что с годами случалось все реже), он размышлял только о том, как невероятно ему повезло, что он остался в живых.
Многим пациентам, перенесшим
