последовательно передвинул несколько переключателей, активировавших двигатель. Низкое гудение под ногами сказало, что энергетические поля уже начали взаимодействовать, набирая скорость. Оставалось всего несколько мгновений. Небольшая лампочка на панели управления вспыхнула. Машина была готова.
Он помедлил. Ему не поздно было передумать. Стивенсон решился на это из отчаяния – а ему, Герберту Джорджу Уэллсу, совершенно необязательно нестись сквозь время. Он может остаться в настоящем и продолжить изобретать, писать и мечтать. Он может вести нормальную, плодотворную жизнь, не прыгая в неизвестность. Разве мать постоянно не укоряла его за импульсивность? Он вспомнил один из последних случаев, когда она ему выговаривала. Эйч Джи отказался готовиться к экзаменам за третий курс университета, потому что писал рассказ. Его произведение опубликовали, однако лишили стипендии и попросили больше не возвращаться на факультет.
Уэллс поднял руку, чтобы отключить двигатель. Проведя процедуру деактивации почти наполовину, он внезапно замер. О чем он только думает? Неужели все эти годы исследований, поисков и конструкторских решений прошли даром? Именно тот рассказ – «Аргонавты времени» – и заставил его заняться геометрией четырех измерений! Он импульсивен – да, но он не безрассуден. И потом, разве весь смысл его существования не в том, чтобы разведывать неизвестное? Делать то, чего никто никогда не делал?
Он повторил процедуру включения.
Когда двигатель снова был готов, он дрожащей рукой снял с тормоза руль ускорения и бережно толкнул его. Ничего не происходило. Он тихо чертыхнулся. Он настолько перетрусил, что даже не стронул рычаг с места! Сжав зубы, он решительно толкнул рычаг вперед до упора, а потом зафиксировал, отклонив вбок.
Эйч Джи не был готов к реакции «Утопии». Машина быстро набрала скорость и вскоре начала вращаться так стремительно, что смазавшиеся стены лаборатории стали прозрачными. У него вдруг возникло ощущение неуправляемого падения, но в следующую секунду какая-то громадная невидимая сила рванула его вверх. Ему показалось, что он находится в центре гигантского смерча, а потом пришло головокружение. Уэллс откинул голову на спинку кресла. В животе у него бурлило: казалось, его вот-вот вырвет. Он сделал что-то не так? Чего-то не предусмотрел? Нарушил какой-то неизвестный закон вселенной?
Машина продолжала ускоряться, и он лишился способности к логическому мышлению. Ощущение движения превратилось в молниеносный безостановочный полет: физическое ускорение стало потрясающим. Уэллс завопил. Он точно знал, что разобьется, взорвется и погибнет где-то здесь, в безвременном тумане, вихрящемся вокруг него. Перепугавшись, он рвался с кресла, словно это могло как-то ему помочь. Перемещение во времени уже настолько ослабило его, что у него не было сил расстегнуть пряжки страховочных ремней. И это было к счастью: ведь если бы он смог встать с кресла, то попал бы в вихрь и мгновенно распался.
Уэллс скулил и дрожал, а машина качалась и тряслась, совершая свою вращательную одиссею.
