хоромы, да на вишневом полу темнеет огромное пятно, все равно нравится.
– Постоялец варенье расколотил, – перехватив мой взгляд, с виноватой улыбкой комментирует Людмила Павловна. И снова ведет на кухню, где на самом деле хранятся разнокалиберные банки с аппетитной малиновой массой. – Угощайтесь, если захотите, это я специально для гостей варю…
Она передает мне ключи. Показывает, как пользоваться дверным замком и подцеплять ногтем западающую кнопку на домофонной трубке. Бормочет напутственное и наконец-то оставляет в одиночестве.
Облегченно вздохнув, выпускаю Цезаря. Кот выбирается из переноски. Настороженно, недоверчиво. Нюхает воздух, пол, углы, отправляется в обход новых владений.
У нас с Цезарем непростые отношения. Дружеские, но обособленные, где каждый, по себе, а периоды близости с мурчанием на коленках давно стали штучным товаром. Правда, от этого куда более ценным.
Вынимаю из клади кошачий лоток, застилаю старыми газетами из кладовки. Соображаю, что с дорожки надо бы присесть и самой; после чего иду на кухню и закуриваю в форточку. Хозяйка просила дымить пореже, особенно когда погода позволяет выйти на крылечко. Но сейчас я устала.
Картина за окном пасторальна до умилительных слез. Бабульки на лавочках (наверняка уже обсуждают мою персону, одежду и обилие багажа). Детишки на качелях (смех и отчаянный скрип железных труб). Жирный рыжий кот дремлет в теньке. На березовых ветвях перекликаются обсидиановые вороны. Не грязно-серые помоечники, каких полно дома, а почти скандинавские вестники битв, клювастые и угольно-черные.
Жить можно. Городок в меру уютен, в меру чист. Приживемся.
Утащив чемоданы в комнату с кроватью, неспешно разбираю вещи.
– Ну что, Цезарь, как тебе берлога? – спрашиваю, когда тот появляется на пороге.
Правитель Рима не снисходит до ответа. Щурит зеленые глазищи, но хвост задирает трубой и чуть заметно трется плечом о косяк. Он все еще кажется вымотанным поездкой. Вспоминаю, куда сунула НЗ кошачьего корма на первое время. Но раскопать не успеваю – во входную дверь осторожно стучат.
Невольно вздрагиваю. Гадаю, что Людмила Павловна заметила дым из форточки. Выдумывая наивные оправдания, иду открывать. Но причина визита кроется в другом. Хозяйка неловко мнет в руках бумажки с показаниями счетчиков.
– Ирочка, – говорит она негромко, – вы простите, но я хотела убедиться, что вы помните про условие.
Да, помню. Такое не забудешь. А еще о таком не сообщишь редактору, даже если именно в этом кроется смехотворная стоимость аренды. Пусть лучше считает, что я умею торговаться, чем знает, что Людмила Павловна одержима приметами, бредущими по краю старческого невроза.
– Конечно, – как можно дружелюбнее отвечаю я. – Каждый вечер выливаю в раковину колпачок «Крота». Раз в неделю добавляю в средство чайную ложку порошка, что хранится рядом с запасами «жидкого бура». Ничего не забыла?
– Нет, доченька, все верно! – Женщина расцветает
