счастлива, что разрешаю им даже это. Я стою, вскинув руки над головой, улыбаюсь и поеживаюсь от поцелуев.
– Грудь под поцелуи, как под рукомойник! – не удержался я.
Оля открыла глаза и, вынырнув из воспоминаний, взглянула на меня.
– Да, Пашенька, именно так. Неужели ты умеешь не только мои эмоции чувствовать, но и за моими мечтами подглядывать? – смешливые ямочки снова возникли на ее щеках.
– Замечательная мечта, – согласился я. – Подглядывать за твоими мечтами еще не научился, поэтому мечтаю увидеть такую же игру, когда она состоится в реальности, в следующем году.
Оля благодарно чмокнула меня в щеку.
– А затем, Пашенька, я выхожу из моря, чистая, радостная, вся в сияющих на солнце капельках воды. Прощаюсь со всеми, машу им рукой, и они все машут мне и посылают воздушные поцелуи. И после прощания бегу к тебе и, увидев свое отражение в твоих влюбленных и восхищенных глазах, с разбега бросаюсь в твои объятия, обхватывая тебя и руками и ногами, а ты вращаешь меня как на карусели и тоже целуешь меня, а вокруг море любующихся нами глаз.
Оля мягко качалась в моих объятиях, и на миг мне показалось, что мы снова в море. Занавеска вырвалась из плена коридора и затрепетала за окном, возмущенная тем, что рассказ Оли так быстро закончился.
– Все, Пашка, – выдохнула Оля, когда море спряталось за холмами, – пошли в купе, пока я и в самом деле не выпрыгнула в окошко и чайкой не полетела назад.
Вагон мягко качало под мерный перестук колес. Двухместное купе фирменного поезда приятно удивило. На широком и мягком диване не тесно было и двоим. Оля, не спавшая всю ночь, сразу же стала переодеваться и стелить постели. Несмотря на жару, Оля не отпустила меня от себя. Когда она заснула, я лег в другую сторону, головой к окну, стараясь ей не мешать. Оля, не просыпаясь, закинула ногу на меня. Летний легкий халат ее от мягких покачиваний и подрагиваний вагона распахнулся, и сквозь прозрачный нейлон трусиков стало проглядывать то тайное, что всегда влечет к себе взгляды мальчиков и мужчин. Влекло и меня. Я вспомнил, как мальчиком меня тянуло заглянуть Оле под юбку. Мне было ужасно стыдно от этого моего желания, но желание от моего стыда никуда не исчезало, а становилось только острее. Я не знал, что я там увижу, но когда я представлял, что туда смотрю, мне становилось трудно дышать, и начинали гореть щеки и уши. Много бы я дал тогда, чтобы увидеть то, что видел сейчас сквозь нейлон трусиков. Я вспомнил берег озера и танцующую в свете луны Олю. И то, как мучило меня много месяцев сожаление, что я так и не решился опустить взгляд и рассмотреть ее всю…
Ближе к полудню в купе стало совсем жарко. Опасаясь разбудить Олю, я не стал открывать окно, лишь тихонько расстегнул пуговки на ее халатике. Оля тихонечко посапывала, рассыпав волосы по подушке. В ритме стука колес подрагивала ее влажная от пота грудь, и матово блестел живот. Крохотные капельки дрожали в небольшой складочке на животе. Я, наклонившись, стал осторожно
