от меня никуда не ушел, а вот юный патриций поковылял домой с разбитым носом.
– Считай это боевым крещением. Теперь ты настоящий мужчина! – крикнул я ему вслед. – В любом случае, это лучше, чем та зараза, которой наградила тебя та шлюха.
Кошелек оказался туго набит золотыми монетами, и я взял себе несколько, что лежали сверху, еще до того, как вручил его хозяину гостиницы, чтобы тот отсчитал мне положенный мне процент.
– Вытри губу и смотри в оба, – приказал он мне. – В праздники легкая добыча сама идет в руки.
– Тогда сам ее и лови, – бросил я ему. – А я пойду праздновать, как и все люди. Да здравствует Венера, да здравствует новый урожай винограда.
– Послушай, парень…
Я сделал неприличный жест и вышел вон. Мне под ноги тотчас бросился какой-то грязный уличный мальчишка. Я поддал ему в бок, чтобы он не путался у меня под ногами, и его мамаша, увидев это, принялась орать на меня. Ей я тоже показал неприличный жест и в дурном настроении растворился в толпе. Скажу честно – не о такой жизни я мечтал, когда вернулся в Рим. Нет, с одной стороны, я устроился очень даже неплохо: дармовая койка в гостинице, жратва, в которой не ползало никаких насекомых, денежки на баню или на театр – было бы желание. Отнимать кошельки у патрициев и богатых торговцев – это для меня как раз свистнуть. Вскоре я даже завел небольшое собственное дело – стал подворовывать у уличных торговцев в Субуре и за небольшой навар перепродавать украденное торговцам на Эсквилине. Так что, с одной стороны, жаловаться на жизнь не приходилось. И все же, и все же.
По случаю праздника всех желающих в Колизей пускали бесплатно, поглазеть на гладиаторские бои. Я не сомневался, что сегодня тысяча львов найдут на арене свой конец, пронзенные острыми копьями, а пять тысяч экзотических птиц – не менее острыми стрелами. Несколько сот преступников будут казнены стражей, а половину несчастных, приговоренных к участию в гладиаторских схватках, сегодня уволокут с арены железными крючьями через Врата Смерти.
Нет, туда я не ходок. Я обошел Колизей и направился в сторону Большого Цирка. Не то чтобы на скачках дело обходится без крови, там всякое бывает, если вдруг перевернется колесница. Но все равно это лучше, чем смотреть гладиаторские бои. Кроме того, в отличие от Колизея на скачках женщины не сидели отдельно, в специальных женских ложах, так что, если постараться, домой можно уйти с какой-нибудь хорошенькой римлянкой.
Смешно вспомнить, как я тогда старался уйти со скачек с какой-нибудь хорошенькой римлянкой. Но мне было всего восемнадцать.
Когда я пришел туда, трибуны уже были набиты битком под самые небеса. Народ размахивал цветными флажками, подбадривая свои любимые команды – Красных, Синих, Зеленых, Белых. И хотя лично я не болел ни за одну из них, но, будучи облачен в красную тунику, я машинально направил стопы в ту часть трибун, где сидели болельщики Красных.
– Это кто тебя так разукрасил,
