Сабиха! Ты отдашь его, этого ублюдка, Горкем! А если
ты этого не сделаешь, то представь, что будет с нами, с нашим
могущественным кланом? Он разрушится, как карточный дом,
и враги, словно стервятники, вцепятся нам в горло из—за этого
ублюдка. Ты готова все потерять, и даже свою жизнь, ради него?
Женщина увела свой печальный взгляд в сторону и, тяжело
вздохнув, промолвила:
– Хорошо, Бора, мы отдадим его Горкем. Но обещай мне, что
мы будем помогать ей в дальнейшем.
– Обещаю. Но прошу тебя, перестань менятъ свое решение
и свыкнись с тем, что этот ребенок не наш. Не нужно к нему
привыкать. У нашей дочери еще будут дети. Не волнуйся.
Господин Бора обнял госпожу Сабиха и добавил:
– Наша дочь испортилась из—за любви. Ну ничего, мы это
исправим.
2011 год. Осень. Турция. Ван.
Савашь был бледным и мокрым от пота. Ему казалось, что
он теряет свою единственную Бихтер. Он видел, как я свалилась
в пропасть, встала и пошла к нему, взяла за руку, вернула его
домой. В этот самый момент парень пришел в себя. Смотря на
господина Чинара, он испугался и стал спрашивать:
– Где я? Кто вы? Где Бихтер, Юсуф, Керим, Топрак и Мель—
тем? Где они?
Старик тяжело вздохнул и промолвил:
– Я Чинар. Так меня зовут. Парень, ты чудом остался жив,
я притащил тебя к себе в дом. Сам Всевышний даровал тебе
жизнь.
Хоть Савашь и был слаб, но, закрывая свои глаза, он все
вспомнил в мельчайших подробностях.
В памяти у него промелькнула та самая картина. Он не вы—
держал и заплакал, говоря лишь одно:
– Они все погибли из—за меня! Мой брат, друг, невестка
и племянница. Они умерли за мою любовь к одной девушке.
Она была помолвлена с другим. Они все умерли из—за нас. Моя
семья умерла из—за меня.
Чинару от этих слов стало не по себе, он так же, как и Савашь,
заплакал, взял настойку и дал ее выпить молодому человеку,
успокаивая его. Он надеялся, что время залечит его раны.
Турция. Стамбул.
После попытки самоубийства я перенесла несколько серь—
езных операций. Я вернулась в этот кромешный ад нашей се—
рой жизни. Мое тело было онемевшим, глаза смотрели в одну
точку, руки и ноги были тяжелыми. От беспомощности я не
могла плакать, говорить и улыбаться, но слышала, о чем говори—
ли папа и госпожа Белькиз, слушатъ было противно, я от безыс—
ходности закрыла глаза.
Господин Мехмет говорил о том, что ему очень плохо, что
его дочь лежит здесь как будто мертвая, а он ничего
