мешки привозили им из овощехранилища. Там увезенную с поля картошку из мешков высыпали.
Тогда Юрка распорядился, решил, сразу став как «старший», командир, – что относить полные мешки будет он один, а Вадик оставался помогать девчонкам. И Юрке пришлось бегать. За это он заслуживал дополнительное восхищение и уважение от всех девчонок. А среди них уже шел спор: кому достанется Юрка – сильный и веселый. Это ему Вадик потом рассказал, что девчонки спорили. А спорили потому, – что скоро, буквально через день, как было объявлено, в ближайший выходной, в деревенском клубе будут танцы, после обычного просмотра фильма. И девушки решали между собой, кто пойдет с Юркой, а кто с Вадиком.
Вот примерно так решилось, что девичий спор выиграла Марина.
И на танцах Юрка был с Мариной, так они сблизились, вместе пошли гулять к небольшому озеру на краю деревни на природу, сидели, любуясь луной и звездами на природе: у девушки, осенью, замерзали плечи, а парень снимал свой пиджак и накидывал на нее, обнимались и целовались, как это водится. Это была первая симпатия, первая влюбленность, от которой у молодого парня кружится голова. Всё как в романах.
И Марина оказалась во многом активнее Юрки, может быть от того, что это у неё была не первая влюбленность, а Юрка «потерял голову и чувства реальности», от признаний девушки, сам он только внешне был балагур, на людях, а наедине был жутко стеснителен. А признания девушки запомнились ему, наверное, на всю жизнь. Примерно так:
«Я тебе должна признаться, – хотя это мне немножечко стыдно, – что когда я увидела тебя, то сразу же почувствовала, что ты будешь моей радостью и я буду твоей радостью. – Ах! Эти первые, быстрые, как искры в темноте, летучие предчувствия. Они вернее (точнее), чем долгие знакомства, длящиеся месяцами».
И был «сеновал», вернее стог сена в чистом поле, куда мы ушли от деревни. И этот запах сушёной травы, тоже опьянял, дозволяя нам сделать много глупостей. Конечно, в ответ я сказал, что люблю Марину и она сразу покорилась провидению или судьбе.
А на рассвете, в косых лучах восходящего утреннего солнца, она после бессонной ночи, вдруг так похорошела, так порозовела лицом, как роза расцвела и посвежела. Как представилось мне, – ну вот, как будто бы она в это утро каталась на коньках по морозному катку и вся благоухающая снегом и здоровьем предстала предо мной в этом холодном осеннем рассвете.
Она была в чём-то умнее, умудрённее что ли. И разговаривала будто не со мной, а со своим отражением в утреннем тумане. «Давать в любви обещания и клятвы… разве это не грех, это тяжкое оскорбление самого чувства любви, любовь бескорыстна», – ответила мне Марина, когда я обещал любить её вечно и любить только её одну. Ей вероятно известно было что-то большее в жизни, был опыт. А тогда мы провели с ней приятный месяц – «медовый», и работали и вечера все были рядом. Эти дни навсегда,
