ней взбегала наверх насыпь, а там железнодорожное полотно дыбилось – две линии, два пути, которым ни конца не было видно, ни начала. Иной раз, когда Гостев либо заканчивал проставлять на накладных свои безутешные 7-32 и 6-40, либо ему это надоедало, он, в отсутствие начальника, вполоборота поворачивался к окну и, продолжая сидеть, щурясь, начинал счёт вагонам проходящих мимо составов, – длинные и тяжёлые, они были похожи на уставших, покорных змей, ползущих куда-то через всю страну. Гостев не знал, куда это так много и часто везут. Однажды он насчитал в одной такой змее 110 вагонов.
Вот снова поезд прошёл – не бог весть что, пятивагонный шалун нараспашку с двумя платформами, порожняк, поспешивший скрыться. Отстучал быстренько на стыках, свистнул в небо, на мгновение накрыв тот шум, что слева за калиткой, подальше, – там площадка под щебень, другие рельсы, кран козловой, оттуда рёв, стрекот, там пыль повисла белым производственным облаком, курилась растревоженная крошка.
К калитке подъехал «козёл» – машина такая, а на деле будто и другая: Шкловский Лев Александрович, начальник Гостева, из неё вылез, как из «мерседеса» – крупно, обстоятельно; Рябоконь же Иван Петрович, геодезист, словно с телеги спрыгнул. Шкловский в начищенной до блеска чёрной обуви, лёгкий светлый плащ на всякий случай, против случая – нараспашку, прямой галстук, манжеты белой рубашки наружу, белее, чем плащ, конечно, чёткая граница между ними, – словно вернулся с переговоров из одного весьма любопытного посольства. Иван же Петрович, геодезист Рябоконь, по-честному, не придумывая ничего, не скрываясь, приехал оттуда, собственно, куда и ездил, – вот и сапоги у него до колен в засохшей грязи, и лицо… с таким лицом на «козлах» и прыгают по неброским и вроде бы дорогам.
Через минуту оба вошли в кабинет. Да, так и есть: Шкловский – элегантной полноты мужчина, словно отмеренной заранее походкой на сцену вышел; Рябоконь – совсем не то: тёмное, запылённое, пропадавшее где-то в дремучих лесах и вот наконец нашедшееся существо, не геодезист, шаркая сапогами, следом за начальником ввалилось.
Лида и Вероника Алексеевна оторвались от своих дел, Гостев выпрямился за столом – подготовленный Гостев, неожиданно подумавший: «Может, теперь какая-нибудь работа появится?»
Бабахнула дверь. Сквозняк.
– Здравствуйте, товарищи! – сказал Шкловский.
– Здравствуйте! – одновременно ответили ему Лида и Вероника Алексеевна; Ивану же Петровичу – мимо. Шкловский быстро глазами повёл куда-то в сторону, немного отпрянув назад телом, словно пересчитывая поголовье отдела, именно поверх голов, и Гостева зацепил, и дальше – зацепил цветы в горшках, которые стояли на подоконнике, за его спиной. Подошёл. Встал рядом с Гостевым, плаща не снимая пока. За графин схватился – тут он был, под рукой.
– Что же вы так, а?
– Что такое, Лев Александрович? – встрепенулась Лида.
– Цветы совсем не поливаете.
