человек и справа тоже восемь. Итого шест-надцать. Двое в середине. Кто же из них? Гостев хотел в лицо ему посмотреть, но они были какие-то одинаковые. На портретах, которые несли люди, они выглядели значительнее как-то и разнообразнее, даже живее их живых. Пока народ гадал, кто же да где же, одна из двух центральных фигур в очках склонилась к соседней, прищуренной и, указывая пальцем в сторону Якова Борисовича, усердно нарезающего резьбу (ах, как бешено вращалась деталь!) спросил: «Кто это? Какая организация?» – «Сейчас узнаем», – ответил прищуренный и обратился к стоящей позади третьей фигуре, в очках и прищуренной одновременно. «Молод-цы!» – сказала центральная и судя по всему главная, фигура на трибуне, выслушав сведения; поднялась ладонь и сделала несколько дольше обычного покачивающих движений над застывшим плечом, – посылала привет текущей внизу разноцветной, говорливой реке, огороженной для порядка, для того, чтобы не выйти ей из берегов, бакенами, поплавками, фуражками, в которой то тонули, хватая ртом воздух, то снова выныривали лица людей, похожие на блестящие капли. Лицо Гостева было каплей, переполнившей чашу его собственного терпения; когда транспарант выпадал из его рук, тут же дёргался поводок. «Да держу, держу», – говорил про себя Гостев и думал, спохватываясь: «А где же Лариса?»
Наконец площадь осталась позади. Колонна вздохнула, расслабилась, и хотя продолжали идти все вместе по улице, начала рассыпаться на отдельные группы – по возрасту, по интересам, по необходимости совместно двигаться в одну и ту же сторону. У Гостева был прежний интерес, но напрасно он оглядывался, ища в смеющихся девушках, обгоняющих его, знакомое лицо. «Давайте с нами!» – кричали ему. – «Куда?» – спрашивал он. – «Туда», – говорили ему, кивая вперёд, а там где-то уже позванивала гитара, баян расстраивался не вполне трезвыми, раздольными аккордами, на позицию девушка провожала бойца, цвели сады, не подшиты, стареньки, о будущем загадывал, о свадьбе думал ты, и Гостева обдавало горячим дыханием их рвущегося наружу хорошего настроения. «Я своих ищу», – запоздало отвечал он, но каких «своих», не уточнил; то ли девушек, таких же, как эти, что они, наверное, и поняли, то ли других, более симпатичных, хотя и эти «ничего» были… А потом ему попросту предложили выпить. Рука незнакомого парня протянула ему бутылку. Он сказал, что не пьёт. Ему очень удивились. Спросили с ехидцей: а, может, и не куришь? Ну да, ответил он, не курю. А они ему тогда сказали… Но что они ему сказали, Гостев не расслышал, его оттеснила стайка новых симпатичных, новых «ничего», которая унесла вместе с собой предложенное и дальнейшие расспросы. Вот так: только что всё смеялось, махало руками, бухало приподнятыми нотами и вдруг размываться начало, расползаться по переулкам. Гостев стоял и вертел по сторонам головой, словно он ещё что-то нужное ему мог увидеть. Тяжёлая голова, лёгкие ноги. Легко было ими куда-то пойти и стать неожиданно беззаботным. Выйти на берег вместе с Катюшей или посидеть, поокать. А и хорошо! Но лучше
