положения вещей, зверски избил её и пообещал изуродовать, если она станет «доставать его своей душевной простотой».
Задумалась Тайка о разводе, да не тут-то было. Кукин в красках расписал, что с ней будет, если она подаст заявление.
–Ты меня знаешь,—цедил он сквозь зубы, развалясь на стуле за накрытым к ужину столом.—Я два срока отмотал, еще один—не проблема. Я тебя, суку, вначале по дружкам своим пущу, а потом в землю зарою, чтобы ты своим хайлом не котлеты жрала, а могильную землю. Ясно я выразился?—и расхохотался мерзко, а потом взял тарелку с гречневой кашей, политой гуляшом и кинул в лицо жены.
Но это были только цветики. Дальше больше, и житья не стало Таисии. Вся грязь, накопившаяся в Славке за годы заключения и прежней, по-видимому, неблагополучной жизни, хлынула на Тайку и затопила её целиком. Она стала поломойкой и снабженцем для своего мужа, который начал откровенно пить, приводя таких же дружков, которые оставляли после себя разбитую посуду и загаженный пол.
Дом, в котором жили Кукины, удобства имел на улице, но выпивохи не утруждали себя походами к сараю, а справляли нужду то в ведро для мытья пола, а то и вовсе в таз с замоченным бельем. Прежде ухоженная квартирка превратилась в логово пьяницы и дебошира.
Уставшая за смену в столовой, Тайка отмывала квартиру, выслушивая при этом, какая она «дрянь-баба», которая не может «обслужить» мужика. Распалившись своими же попреками, Славка кидался на жену, выкручивал ей руки, щипал и заставлял делать вещи, которым, как справедливо подозревала Таисия, обучился в тюрьме. Ей было тошно, мерзко, но она подчинялась, иначе муж, свирепее, лупил её почем зря то кулаками, а то и вовсе хватал табурет. О спину несчастной Тайки в щепки разлетелись три из четырех кухонных табурета, а Кукин уже вожделенно поглядывал на ножи.
–Ты сколько будешь терпеть эти издевательства?—возмущались женщины на работе.—Погляди на себя, в кого ты превратилась.
–Почему в милицию не заявишь?—упрекала её Ольга Каблукова.—Я только раз участковому пожаловалась, так мой и притих тут же. Им, если волю дать…
Склонившись над столом, Тая глотала слезы и представляла то, что предрек ей Кукин в случае обращения «в органы». Ей недоставало характера, чтобы противостоять страху перед мужем, ей было стыдно перед людьми и горько оттого, что не послушалась отца, который предостерегал её от поспешного замужества.
–Дочка, поверь, из тюрьмы нормальными не выходят,—убеждал он Таисию.—Погоди, узнаешь, почем фунт лиха. Лучше в девках остаться, чем за такого замуж идти. Ну, ты хоть поживи с ним для начала, не оформляйся.
Но слова отца пропали втуне. Тайка влюбилась, и ухаживания неизвестно откуда взявшегося Славки Кукина, были ей слаще меда. Не знала она тогда, что где мед, там и деготь. Другому ложки хватит, чтобы от бочки меда отказаться, а в её бочке дегтя только ложка меда и была.
Весть о беременности жены Кукин воспринял оригинально. Он вначале внимательно
