когда падает с колокольни и шлепается в грязь на поле. За это время мужчины повернулись, и лица у них были спокойные, а глаза удивленно смотрели на меня. Ребятишки, что играли неподалеку, так и замерли. Женщины с младенцами на руках сгорбились от страха на порогах своих домов.
Отец Карл Виктор Фондерах появился в дверях своего дома.
– Женщина погибает, – сказал я этим лицам. – Вы должны идти.
По моей команде мужчины встали, загремев скамьями.
Я побежал по лесной тропинке, и армия ног затопала вслед за мной.
– Оползень! – завопил один, и они обогнали меня.
Они шли, проваливаясь в рыхлую землю и оступаясь, из-под ног у них выскакивали валуны, они как будто пробирались вплавь сквозь речные течения к тонущей женщине. И уже вытирали они кровь, и грязь, и слезы с глаз, вытаскивая ее из чрева земли, нежно, как повивальная бабка принимает новорожденное дитя. И положили ее на тропинку, чуть пониже того места, где я прятался за невысоким деревцем.
– Умерла?
– Теплая еще.
– Это ничего не значит.
Платье ее было в грязи и кровавых пятнах. Лицо было безжизненным и бледным, в коричневых полосах на тех местах, где мужицкие пальцы держали ее за голову и шею.
По тропинке спускался, хромая, какой-то старик.
– Не пускайте его. Негоже отцу такое видеть.
Два мужика попытались задержать его, но он оттолкнул их. Рухнул на нее, схватил руками ее лицо:
– Пожалуйста, Господи!
Люди стояли бледные, и я чувствовал, что жалость для них – как хомут, под которым ноги не идут, дыхание спирает и сердце бьется чаще.
Я вышел из-за дерева и встал рядом со стариком, который прижимал к себе дочь и плакал.
Я прошептал ему в ухо:
– Она жива.
Он посмотрел на меня. Сглотнул слюну:
– Откуда ты знаешь?
– Слушайте. – Я показал пальцем на ее губы.
Ее дыхание шло едва заметной, но постоянной волной.
Он поднял глаза, но набежавшая толпа баб оттолкнула меня. Я вскарабкался наверх, к своему деревцу, и снова спрятался за ним.
Они колотили ее, шлепали и щипали, и наконец ее глаза широко распахнулись, и она слабо улыбнулась родителю своему, а бабы громко завопили. Они смеялись, и слезы стояли у них в глазах. Они кричали и что-то друг другу приказывали. Я стоял за деревом, и меня не видел никто, кроме одного человека.
В трех шагах вверх по тропинке стоял отец Карл Виктор. Казалось, он совсем не замечает раненую женщину. И не обращает внимания на мольбы вознести молитву Господу. Он смотрел на меня так, будто хотел испепелить взглядом. С каждым выдохом у него изо рта вырывалось рычание.
– Ты слышишь, – прошептал он, задохнувшись.
Я попятился и побежал вверх по холму.
– Ты можешь говорить.
IV
На колокольне мать увидела ужас в моих
