может, даст им возможность восстановить то, что когда-то было так безжалостно разрушено. Наконец-то им не придется более скитаться по морям и лесным чащам. Они снова окажутся среди равных себе дворян, играющих в свои игры и исполняющих заданные роли в обществе, которое представляло собою кальку с общества Старого Света.
Держа ее за плечи, он тихо спросил:
– Вы боитесь?
– Немного.
И, почувствовав, что она дрожит, Жоффрей произнес:
– Вы замерзли. Я велю принести вам меховую накидку.
Молодая камеристка Дельфина позвала Генриетту и Иоланду и даже призвала на помощь портного и Куасси-Ба, ибо доставить накидку оказалось не так-то просто. Она была сшита из белого меха, подбита тонкой шерстью и белым атласом, с широким капюшоном, изнанка которого была расшита золотой и серебряной нитью. Неся ее, надо было смотреть в оба, чтобы мех не касался досок палубы, поскольку на корабле трудно добиться идеальной чистоты. Выйдя гуськом из гостиной, камеристки, портной и Куасси-Ба направились в соседнюю каюту, где она лежала со вчерашнего вечера, разостланная на сундуках.
Жоффрей де Пейрак продолжал смотреть на отражение Анжелики в большом зеркале:
– Чего вам бояться, любовь моя? Потерпеть неудачу значило бы не тронуть сердца квебекцев. Но неужто вы не знаете, насколько вы завораживаете всех тех, кто с вами встречается? Неужели вы совершенно не осознаете силу своих чар? Что же могло разрушить ту несокрушимую уверенность в себе, которая должна была бы быть вам присуща? Но даже если вы в себе сомневаетесь, знайте: ваше очарование неизменно. Оно сильно, как никогда. Даже еще неотразимее, чем прежде. Я бы с удовольствием разъял его на составные части в моих ретортах и изучил каждую отдельно. В нем нашлись бы тысячи алхимических секретов, что-то граничащее с магией. О! Моя дорогая, моя прекрасная, наделенная способностью мучить меня, пусть хотя бы ваша огромная власть над теми, кто вас окружает, убедит вас в вашей победе…
В этой пылкой тираде, которую граф произнес с легкой хрипотцой, все дышало той куртуазной любовью, что воспевали трубадуры Лангедока, среди которых Жоффрей де Пейрак был одним из самых знаменитых. Эта речь, сказанная нежно и весело, но вместе с тем со всепобеждающей страстью, вызвала у Анжелики невольную улыбку. Она снова повернулась к зеркалу и посмотрела на свое отражение. Да, она сполна обладала даром обольщения, который столько раз испытывала на мужчинах; порой она проклинала этот дар, порой благословляла, но всегда его в себе чувствовала и никогда не отрекалась от него.
Жоффрей был прав, что напомнил ей о нем. Пришла пора вновь стать той Анжеликой, которая на протяжении последнего года не раз одерживала победу.
Она выйдет навстречу этой толпе со всей уверенностью, на которую способна, и не разочарует ожидающих ее жителей Квебека. Если они увидят, как она красива и спокойна, страхи улягутся, а ненависть, пусть ненадолго, притупится.
Она дотронулась до одной сережки, чтобы посмотреть на
