кивнул на приветствие Евгения и натянуто улыбнулся.
– Плохой сегодня день, да, Евгений?
– Не то слово. Что там с Пейлом, не знаешь?
– Руслан посадил его в клетку.
– В участке?
– Да.
– Ну и дела. Я не знал, что там есть клетка.
– А она есть.
Наступила неловкая пауза. Евгений попытался сделать шаг в сторону, но Станислав быстро преградил ему дорогу. Евгений вопросительно посмотрел на него, но тот только улыбнулся.
– А что вы здесь делаете, в такую темень? – спросил Евгений, чтобы что-то спросить.
– Это не так уж и важно. Важно, что здесь делаете вы, – сказал учитель.
Евгения охватило недоброе предчувствие. Он внимательно посмотрел на учителя и вдруг помертвел: он знает. Это говорили его холодные глаза, это говорила его напряженная поза.
– Я задержался, мы с ребятами играли… – начал глупо оправдываться Евгений, но голос дрожал, и он возненавидел себя за эту дрожь.
– Вы собираетесь в другой стороне города, – сказал Станислав.
– Мы были в другом месте в этот раз, – Евгений продолжил свою невразумительную оборону.
– Мы же оба знаем, что это не так, – мягко, чуть присюсюкивая, сказал Станислав, как будто Евгений был его маленьким учеником.
Евгений стушевался и не нашелся с ответом.
– Евгений, – сказал учитель. – Я ведь начал с того, что у нас случился такой тяжелый день. Наш город испытал страшное потрясение. Я не уверен, что мы сможем оправиться от него. Беды – они как лавина, как снежный ком. Они превращаются в безжалостную стихию, которая сметает все на своем пути. И первый снежок, упавший на наши головы – Пейл Арсин.
– Гребаный Пейл Арсин, – машинально сказал Евгений. В последнее время в Приюте эта фраза стала чем-то вроде «Черт побери!»
– Но мало кто понял, что же такое этот Пейл Арсин, – сказал Станислав. Взгляд его сделался мечтательным, и это напугало Евгения еще больше. Но тем не менее он зачем-то спросил:
– И что же такое Пейл Арсин?
– О, – учитель улыбнулся еще шире. – Пейл – это заря нового дня. Знаешь, улицы нашего города названы в честь разных мифов. Среди них больше всего скандинавских названий, ты когда-нибудь думал об этом? Я сам посчитал! 63 – скандинавских, 50 – греческих, 19 – славянских. И это учитывая, что наш с тобой язык вобрал в себя больше греческого, чем финно-угорского. Почти все – от греческого, почти ничего – от скандинавского, понимаешь? Мы всегда хотели быть не тем, чем являлись. Мы стремились на юг, а не на север. Север – это холод и голод, а юг – изобилие и счастье. Кто виноват в том, что мы люди? Мы хотим поплотнее набить брюхо, поменьше работать, забыть о необходимости выживать. Мы стараемся забыть о том, что такое быть человеком. Мы прячем наше дерьмо в водопроводе,
