от рождения, а вот своё истинное богатство мне ещё предстоит обрести. Всё, что для этого нужно, – быть реальной Миланой Смоленской. Оказывается, это так непросто. Естественность вообще сложная штука. Натуральный макияж труднее всего наносить…
***
Дома Антония встретила странная картина. На полу в гостиной неподвижно лежала Милана в чёрных легинсах и чёрной футболке. На диване сидел Бруствер. Он смотрел на Милану свысока и подвывал музыке, оккупировавшей пентхаус. По словам горничной, Милана пребывала в таком состоянии уже около двух часов – с момента своего возвращения.
Бруствер, обрадованный появлением хозяина, наполнил комнату звонким лаем. Антоний сел на диван и, гладя бархатную спину благодарного пса, посмотрел на Милану.
– Что ты делаешь?
Она пошевелила пальцами левой ноги, подав первый признак жизни.
– Лежу.
– Просто лежишь? – уточнил он.
– Прилежно лежу.
Антоний улыбнулся и, узнав знакомую песню, спросил:
– Это Джей тебя так уложил?
Милана открыла глаза и посмотрела на него, но ничего не сказала. Антоний выключил музыку.
– Не-ет! Он вдохновляет меня! – горячо запротестовала она.
– Вижу. На полное ничегонеделание. По-моему, ты не от любви страдаешь, а от безделья.
– Я не бездельничаю, я занимаюсь йогой, – обиделась Милана.
– И что это за поза? – с улыбкой спросил Антоний.
– Шавасана, – мрачно пояснила Милана. – Поза «трупа». Relaxes me.
Она потянулась и села в позу лотоса. Бруствер гавкнул, приветствуя ожившую Милану.
– Съешь его, Брузи, – сказала она и, окинув Антония вызывающе наглым взглядом, добавила. – Хотя нет, лучше не ешь. Несварение будет.
– И её не ешь, – не остался в долгу Антоний. – Косточка в попе застрянет или силиконом подавишься.
Запутавшись в гастрономических тонкостях, Бруствер покинул диван и деловито вышел из гостиной.
– Ты какист! – заявила оскорблённая Милана.
– Ты Брустверу?
– Тебе, – сестра улыбнулась. – Это по-гречески, означает «наихудший».
– Ты знаешь греческий? – удивился Антоний.
– Я знаю тебя, – Милана встала и потянулась. – Ты какист.
– А ты фигня, – сказал Антоний.
– Фигня, сказанная значимыми людьми, – это значимая фигня, – намекнула Милана, глядя ему в глаза.
Поняв, к чему она клонит, и не желая извиняться, Антоний сменил тему.
– По-моему, ты увязла в эмоциях, – предположил он.
– С чего ты взял? – Милана села рядом с ним на диван.
– Посмотри на своё отражение и увидишь ответ.
Она провела рукой по щеке, убирая одну из чёрных дорожек, оставленных потёкшей
