лучше б не было этого приемыша вовсе, не до него сейчас совсем.
Жаклина окликнула его негромко:
– Садись, поешь. Тебе оставила, знала, что придешь. Что так долго не был?
– Служба, – так же хмуро обронил Жан. Снял и кинул на лавку мундир, сел, вытянул ноги. Поболтал ложкой в супе. – Смотри-ка, аж ложка стоит… Где мясо-то взяла?
– На рынке, ясное дело. Патрику твоему сейчас мясное – первое дело, чтоб раны затягивались. Ешь, радость моя, ешь… вот хлебушка возьми. Я тебя и в прошлый раз ждала, пирогов напекла… ой, да ты похудел! Вроде прямо с лица спал… чего так?
Жан опустил ложку, поглядел на тетку. Встревоженные глаза, родное некрасивое лицо… она не знает, куда усадить его и чем накормить, а он, дурак, нос воротит. Да пусть все на свете беглые каторжники идут лесом, тетка все равно любит его… пирогов напекла. Ну и дурак же он безмозглый!
Жан впился зубами в кусок мяса и едва слышно заурчал. Кот, почуявший запах еды, спрыгнул с печи и с требовательным мявом стал тереться об его ноги. Жан наклонился, протянул кусочек мяса…
– Вкусно, – выговорил, прожевывая. – Ммм… а это что? С вишней, что ли?
– С вишней, – подтвердила Жаклина, ставя на стол большой кусок пирога. – Как ты любишь. Надолго ты?
– Часа на два, а потом обратно. Нас теперь не отпускают надолго. Ну, как вы тут?
– Да ничего вроде, – Жаклина вытерла полотенцем кружку, налила Жану молока. – Живем помаленьку. Вчера господин Лестин опять навещали…
– Как он? – Жан мотнул головой в сторону горницы.
– Спит, что ему… – тетка засмеялась.
– На поправку, что ль, пошел?
– Пошел… – Тетка хмыкнула. – Уж эти мне благородные, беда с ними. Крестничек твой, видишь ты, меня стесняться изволит. Ну, пока перевязки – еще туда-сюда, там ему ни до чего дела нет – зубами скрипит да ругается только. – Она хихикнула: – Ой, как ругается – и где только набрался… Сапожник у нас был, Луи, помнишь? Ты еще мальчонкой бегал; хороший был сапожник, да помер как-то на Рождество – пьяным замерз. Ну да дело в не в том, а выражался он – ой как выражался! Я хоть и не любитель этого дела, сам знаешь, но порой заслушивалась – это ж какие связки, какой… – она запнулась, – чувства сколько! Так вот сдается мне, наш крестничек, если еще немного подучится, того Луи догонит. Вот же – вроде из господ, а я и то сколько новых выражений узнала.
– Много узнала? – хмыкнул Вельен.
– Много не много, а хочешь послушать – милости прошу, вон вечером перевязывать буду, так сам узнаешь. Ну вот, а как дело до иного доходит… умыться там или по нужде – краснеет твой Патрик, прямо как девица. И все меня прочь гонит: сам, дескать. А какое там «сам», когда рук-то еще нету и вставать ему нельзя. Вчера вон раздухарился: сам на двор пойду. Я ему: хочешь – иди, только ведь грохнешься ты, с кровати встать не успеешь, а я тебя не подниму, ты хоть и тощий, а все ж мужик, а я баба,
